На испытаниях

– Кто это?
– спросила Лида.

– А это и есть лихаревский князь, знаменитый Ной Шошиа.

– Моди, моди!
– кричал Ной.

– Здравствуйте, Ной Трифонович, - учтиво поклонился Скворцов.
– Вы видите, я не один, с дамой.

– И дама бэри! Пить-кушать будэм! Брат приехал из Рустави, родной брат, дзма! Шашлык есть, вино есть! Зурна будэм играть!

– Спасибо, нам нужно на базар, - сказала Лида.

– Какой базар?
– Ной даже зажмурился от отвращения.
– Это не базар, а один нуль! Говори, что надо, - все будэт! У Ноя Шошиа все есть!

– Большое спасибо, Ной Трифонович, - сказал Скворцов.

– Когда-нибудь в другой раз.

– Вай мэ!
– горестно закричал Ной.

Они пошли дальше.

– Вы с этим Ноем Шошиа хорошо знакомы?

– В том-то и дело, что нет. Но один раз я был у него в гостях, и этого достаточно, чтобы он полюбил меня, как родного. Видите, как выходит. У нас: друг - значит гость. У них наоборот: гость - значит друг. Удивительный народ.

– А трудно ему, наверно, здесь. Зачем он сюда приехал?

– Кто его знает? Прошлый раз намекал он высоким слогом на что-то особое, на какие-то удары судьбы. Что ж, возможно... Но вот мы, собственно, и достигли цели своего путешествия. Перед нами базарная площадь - так сказать, центр райцентра. Прошу обратить внимание.

Базарная площадь была довольно велика, но как-то неприютно вся покривилась в сторону. На нее выходило несколько магазинов, из которых открыт был только один; у остальных двери были заперты, преграждены брусьями и украшены огромными висячими замками. Посреди площади у длинной коновязи жевали черное сено пять-шесть лошадей, запряженных в телеги; все они одновременно, словно по команде, взмахивали хвостами, отгоняя слепней, - какие-то лошадиные автоматы. У запертых дверей магазина "Хлеб" ожидала на солнце кучка женщин в темных одеждах, с кошелками в руках. Все женщины были низко, по самые глаза, повязаны платками, а из-под платков виднелись мертвенные, известково-белые лица, похожие на маски.

– Это косметика, - пояснил Скворцов.
– Чтобы не загорать. Мел, мука и еще что-то, чуть ли не зубная паста. Здесь загорелая женщина не котируется, не то что у нас, в Европе.

Посреди площади возвышался крытый рынок. Внутри было пестро от солнечных пятен и сияющих щелей. За столами шла вялая торговля: пять-шесть продавцов, два-три покупателя. Выбор товаров был скромен: мешочки с семечками и самосадом, куски синего, тощего мяса и тут же - пучки кудели, шерстяные носки, упряжь.

– Вот вам и лихаревский частный сектор. Что вас здесь соблазняет? Мясо? Семечки?

Лида отрицательно помотала головой.

– Хотите, я приценюсь к курице? Вот увидите, я мастер торговаться.

– Боже упаси!

– Да я не покупать, а просто так. Мне эта курица симпатична.

Курица, облюбованная Скворцовым, сидела на столе, шарообразно нахохлившись и поджав под себя ноги. Рядом с нею стоял старик, совершенно сказочный: коричневый, как пряник, с белой сахарной бородой.

– Здорово, дед! Как торговля?
– тоном путешествующего министра сказал Скворцов.

– Какая наша торговля? Вот куру продам, бутылку куплю. Товар - деньги товар.

Скворцов сразу пооблинял.

– Да ты, оказывается, дед, ученый!

– Культурный, - поправил дед.

– Сколько же ты за свою курицу просишь?

– Тридцатку всего.

– Дорого!

– А ты что, дешево водку продаешь?

– Разве это я продаю?

– А то нет? Ты человек городской, я деревенский. Ты мне водку - я тебе куру.

Курица беспокойно заворочалась, словно понимая, что о ней речь.

– Но-но, Дуська, - прикрикнул дед.
– Помалкивай, твое дело маленькое.

– Как вы ее зовете?

– Дуська. Авдотья по-старому. Раньше Дуньки были, а теперь Дуськи. А свинью у меня Варварой зовут. Я не религиозный.

"Ко-ко", - проскрипела курица.

– Что вы сказали?
– переспросил Скворцов и легонько щелкнул курицу пальцем в лоб.

Произошел небольшой переполох: курица заорала и, хлопая крыльями, попыталась взлететь. Ноги у нее были связаны, и далеко улететь она не могла, но кудахтанья было много. Старик изловил ее, посадил на место и стал увещевать:

– Дуська, не нарушай.

– Шуток не понимает, - сказал Скворцов.

– Очень даже понимает. Только стесняется.

Курица замирала, покрикивая.

– Нервная, - сказал старик.
– Питание не удовлетворяет. Местные условия.

– А вы-то сами не местный?
– спросила Лида.

– С-под Орла я. А здесь местных нет. Климат очень упругий. Поживет-поживет - и инфаркт. А вы откудова?

– Из Москвы, - ответила Лида.

– В Москве, говорят, снабжение хорошее.

– Ничего.

– А ты почему такая худая? Муж не обеспечивает?

– Нет, отчего же, - смутилась Лида.

– Ты ее получше корми. Я тоже одну такую знал, страшная была, как чучел огородный, а муж откормил - стала интересная! Куриный бульон таким - в самый раз! Берешь, что ли, куру? Или так, для культпросвета стараешься?

– Для культпросвета, - признался Скворцов.
– Ты уж, дед, меня прости, время у тебя отнял.

– Бог простит. Хотя я не религиозный. Мое почтение.

Они пошли к выходу. Дверь наружу сияла, как печное жерло. На площади было по-прежнему мертво и грубосолнечно. Те же лошади, автоматически обхлестывающие себя хвостами, те же женщины с заштукатуренными лицами на крыльце магазина "Хлеб".

– Здравствуйте, - сказал, подходя к ним. Скворцов.
– Хлеба ждете? А где же Любовь Ивановна?

Женщины слегка оживились.

– Эвона, - сказала одна из них.
– Любовь Ивановну еще зимой сняли.

– За что?

– Говорят, за употребление.

– Вот оно что! А кто же теперь хлебом торгует?

– Катька с Троицкого.

– Ну, и как она? Не употребляет?

– Нам что? Нам без разницы.

– Где же она сейчас, эта Катька? Хочу познакомиться.

– Кто ее знает? Може, на базу ушла, а може, еще куда. Магазин с утра под замком.

– Самое скверное, - сказал Скворцов, отойдя на приличное расстояние, это полное равнодушие к нарушению законности. "Магазин" с утра под замком - и никого это не возмущает. Ждали и еще подождут. Без хлеба-то не проживешь. "Ушла на базу" - поди проверь: то ли она сейчас белье стирает, то ли правда сидит на базе, ждет заведующего, а вместо него - замок.