На испытаниях

– Игорек, и до чего же вы серьезные, просто даже странно. В такие годы и такие серьезные. Разве можно?

– Это я от вас уже слышал, - мрачно отвечал Тюменцев.
– Нельзя так много говорить и все одно и то же...

Клавдия Васильевна помолчала, встала со стула и, поигрывая бедром, медленно двинулась к машине.

– А что это, Игорек, ваш майор все сюда, к этой Лиде, как ее, похаживает? Может, муж они с женой, а?

– Нет.

– Просто так, характерами сошлись?

Тюменцев молчал. Майора Скворцова он любил слепо, преданно, целиком. Он не должен был позволять... Он мысленно подбирал в уме ответ уничтожающий.

– Вы...
– начал он, но не докончил.

Клавдия Васильевна подошла вплотную к машине и положила на горячий капот свою большую грудь и голые круглые руки.

Тюменцев незаметно нажал кнопочку у окна.

– Ой!
– вскрикнула Клавдия Васильевна и подскочила.

– Что с вами, Клавдия Васильевна?

– Будто меня в сердце током ударило! Нет, правда!

– А я думал, вас фаланга укусила.

– Ой, не говорю! Не люблю фалангов этих, ужас! Вчера одну на пороге видела: белая, страшная, мохнатая, как покойник. Ночью не сплю, все боюсь, что она в постель ко мне заберется! Думаю, заберется, а мне тут же конец, потому что сердце у меня больное и очень я их ненавижу.

Клавдия Васильевна, говоря, опять стала приближаться к машине... Тюменцев ждал, собранный, как кошка перед прыжком. Она оперлась грудью о капот... Тюменцев нажал кнопку.

– Ой, мои матушки!
– взревела Клавдия Васильевна.
– Да это машина твоя, Игорь, током шибает! Что ж ты за ней не смотришь?

– Остаточное электричество. Токи Фуко, - важно сказал Тюменцев.

– Да ну тебя к богу с твоими токами.

Клавдия Васильевна обиделась и ушла в дом. В вестибюле она увидела Скворцова.

– Здравствуйте, товарищ майор! Что же не у нас остановились?

– Дали в каменной.

– У нас лучше, - подмигнула Клавдия Васильевна.
– Женского полу больше.

– Вашего полу везде хватает.

– Ну, вот я и готова, - сказала, входя, Лида Ромнич.

На голове у нее была белая, по-монашески повязанная косынка, через плечо - офицерская полевая сумка. Сухие коричневые плечи вылезали из-под лямок ситцевого сарафанчика. Он сразу охватил ее взглядом как-то со всех сторон, от ясных серых глаз до острого мысика выгоревших белых волосков, сбегавшего по выпуклым позвонкам с затылка на спину. Одно плечо облупилось, на нем чисто блестела розовая, новорожденная кожа. Скворцов почувствовал, что он не к месту, чрезвычайно, до глупости умилен.

– Что ж вы так, нагишмя, - сказала Клавдия Васильевна.
– Сгорите.

– А у меня в сумке кофточка. Накроюсь, если на солнце.

– Нам пора, едем, - сказал Скворцов.
– До свидания, Клавдия Васильевна.

– Счастливо вам погулять.

Было еще не очень жарко, но газик раскалился порядочно. Черная гранитолевая обивка прямо обжигала.

– Игорь, на седьмой объект.

– Слушаю, товарищ майор.

Газик заворчал, запыхтел, рыканул и тронулся. Дорога запылила. Небо уже начинало сиять сплошным серебряным блеском.

– Жарко, - заметил Тюменцев.
– К обеду сорок - сорок два набежит, как минимум.

– Ты мне зубы-то не заговаривай, - строго сказал Скворцов.
– Видел я из окна твои фокусы.

Тюменцев зарозовел, обмахнулся ресницами и спросил:

– Какие фокусы, товарищ майор?

– Не валяй дурака. Кто тебе разрешил пугательное оборудование на казенную машину ставить? Не вижу я, что ли?

Скворцов нажал кнопку. Раздался легкий треск.

– Товарищ майор, так ведь лезут же... Что мне делать? Я вот кнопку поставил...

– В чем дело?
– спросила Лида.

– А вот, видите ли, Тюменцев, наш скромный советский Эдисон, кнопку приспособил, чтобы баб отпугивать. Она прислонится, а он нажмет кнопку, и ее током бьет. Подумаешь, Иосиф Прекрасный с электрооборудованием!

– Виноват, товарищ майор.

– То-то, виноват! Устройство демонтировать сегодня же!

– Есть демонтировать!

– А кого же вы так отпугивали?
– спросила Лида.

– Говори, говори, признавайся, - сказал Скворцов.

– Вообще у меня это против разных задумано, но конкретно сегодняшний день я его испытывал на хозяйке гостиницы.

Лида засмеялась.

А в это время в вестибюле гостиницы Клавдия Васильевна говорила уборщице Кате:

– Эту, как ее, Ромнич, я насквозь вижу. В тихом омуте черти водятся. Не успела приехать - шуры-муры. Были бы у меня такие скелеты, постыдилась бы и перед мужиками разнагишаться. Вобла - она и есть вобла.

16

Газик бежал по дороге, таща за собою небольшое облако пыли. Кругом была степь - и только одна степь, большая, круглая, плоско, жестко замкнутая ровным, как нитка, горизонтом. Когда дорога меняла направление, степь медленно начинала вращаться, но, вращаясь, оставалась неизменной - такое было все одинаковое со всех сторон. Ни холма, ни крыши, ни телеграфного столба. Солнце, поднявшееся над утренней дымкой, уже набирало силу и властно накладывало на землю тяжелые жесткие лучи. В ответ им каждый камень накалялся и тоже начинал излучать. Горячий воздух восходил кверху стекловидными дрожащими столбами. Вдалеке время от времени вставали, завивались и исчезали маленькие смерчи.

"Степь чем далее, тем становилась прекраснее", - думал Скворцов. Эта строка привязалась к нему сегодня и сопровождала каждую мысль. Он смотрел, изумлялся и постигал.

Местами поперек дороги, серые на сером, лежали змеи. Заслышав машину, они неохотно оживлялись и медленно уползали в сторону. Подрагивание сухих травинок еле отмечало их извилистый путь.

– Смотрите, тушканчик, - сказала Лида.

– Да, здесь их много.

Тушканчик сидел у самого края дороги и дрожал усами. Скворцов тысячи раз видел тушканчиков, но никогда их не разглядывал, а этого разглядел и увидел, какое у него умное маленькое лицо, какие большие печальные глаза, какие круглые трепетные уши, какие спичечные, невесомые ножки. С одного взгляда тушканчик обрисовался весь - от головы до кисточки на хвосте. Степь чем далее, тем становилась прекраснее.

– А это далеко - седьмой объект?
– спросила Лида, и он увидел ее глаза, большие и печальные, как у тушканчика. Но отвечать надо было по-обычному:

– Нет, теперь уже недалеко, километров пятнадцать. А что? Устали ехать? Жарко? Хотите квасу?

– Пока нет, спасибо.

"Что бы такое для нее сделать?" - думал Скворцов. Его всегда подмывало действовать. Особенно когда он любил - кого-нибудь или что-нибудь.

– Знаете, что меня удивляет?
– спросила Лида.
– Что нигде никаких ограждений, часовых, документы не спрашивают. Как же это? Ходи кто хочешь?

– Именно, ходи кто хочешь. Желающих нет.

– А если кто-нибудь случайно зайдет и... пострадает?

– Нет. Кому это может прийти в голову: выйти в степь и... пострадать?

– Ну, местному населению.

– Местное население в степь не ходит, - к собственному удивлению вмешался Тюменцев и покраснел до подворотничка.
– Чего ему в степи надо? Змеи, да тушканы, да тарантулы - больше там никого нет.

Жара усиливалась. Воздух, бегущий навстречу машине, уже не холодил, а грел. Небо приобретало неприятный, алюминиевый оттенок. Кругом сновали, мелко танцуя, какие-то серые точки. Лида сначала подумала, что это в глазах, но потом поняла, что точки действительно танцуют.