На проклятом пути Великого Шута

— До нашего субцарства медленно доходят вести, — Гвайренвен с достоинством подняла голову, сделала жест своим подданым, и те замерли по своим местам. — Но не настолько.

И она с надломленной медлительностью, точно деревянная куколка на нитях, сделала шаг вперед и опустилась на колени. Ее подданные поступили точно так же. Затем пожилая дама церемонно произнесла:

— Архонт Лаэтрис, повелитель дома Пронзенной Звезды.

Лаэтрис пару секунд поразглядывал родственницу — та действительно, через супружество с покойным Ранзаром, приходилась ему тетушкой в восьмом, вроде бы, колене — а потом взмахнул рукой, дозволяя подняться. Если у старухи и были вопросы к тому, каким образом сменилась верховная власть, она благоразумно промолчала.

И верно сделала — ведь архонт был прекрасно осведомлен и о том, что вдова Ранзара не должна была стать его преемницей: старый лорд-владетель отдаленного субцарства Илимнис планировал отдать власть над этим мирком своей воспитаннице, дочери родной сестры; знал верховный лорд дома Лаэтрис и о том, что же заставило пожилую интриганку все-таки показать свое бледное лицо пред глаза нового архонта: если бы не череда неудач, ее бы и демон не заставил этого сделать! Да-да, именно череда неудач. Когда Ранзар так невовремя (или, наоборот, вовремя — смотря с какой стороны поглядеть!) отбыл в объятья вечности, на Илимнис напали. Архонт Лаэтрис знал, что это был кабал Багрового Когтя, и знал, что сделали это конкуренты исключительно по своей инициативе — а значит, от жестокой ответной расправы Пронзенную Звезду ничто не удерживает… если, конечно, это не расставленная ловушка. Подумать над этим еще предстояло, но Лаэтрис уже знал, что он ответит старой вдове.

Пока она многословно описывала свалившиеся на Илимнис беды, на свои усилия по удержанию субцарства и трудности правления в такой глуши, архонт разглядывал собравшихся. Их было много — наверное, действительно вся знать Илимниса пришла сюда. Это значит, что их выкурили, как можно выкурить пугливых ночных летунов из пещеры, размахивая факелом и крича. Держались все по-разному, разумеется — хватало откровенно нервничающих, напуганных, обеспокоенных, равно как и старающихся держать лицо не смотря ни на что. Хватало тех, за кого Лаэтрис не дал бы и половины золотой пряжки для пояса, но некоторые заставляли присмотреться внимательнее. Например, держащаяся у самой стены молодая женщина в воинском — не парадном! — облачении. Когда илимнисийцы только вошли, она следовала сразу за Гвайренвен, сопровождаемая, точно тенью, охранницей-инкубом, но потом нарочно приотстала, отошла в сторону и замерла в почтительной, но спокойной позе. Инкуб стояла рядом — это была личная защитница так и не снявшей шлем кабалитки, а не вдовой старухи. Любопытно, надо сказать. Или эта молодая воительница и есть настоящая наследница? Кроме нее инкубы больше никого не сопровождали, даже вдову-владетельницу Илимниса.

— Хватит сотрясать воздух. Я понял, что случилось в Илимнисе, теперь мне нужно решить, стоите ли вы того, чтобы за вас поднять меч, — в конце концов Лаэтрису прискучили витиеватые слова. И он прервал Гвайренвен на середине фразы. Та послушно умолкла, склонив голову, но злобный блеск в черных глазах вдовы ему вовсе не почудился. Усмехнувшись, архонт предложил собравшимся: — Поднимите головы, снимите шлемы — и взгляните в лицо свой судьбе.

Волна вздохов, растерянных шепотов — и вспышки страха. Великолепная, хотя и однообразная симфония власти наполнила зал. Первой подняла руки и сняла шлем та самая воительница. Из-под шлема на плечи ей упали длинные темные волосы, гладкие и идеально прямые — на первый взгляд чисто-черные, и лишь несколько широких прядей отблескивало темным багрянцем — не красные, но черные с кровавым отблеском. Пряди красиво оттенили овальное, с точеным подбородком и тонким острым носом фарфорово-белое лицо и большие яркие глаза — неожиданно светлые, точно серебристые. Вишневые яркие губы были плотно сжаты, но и это не помешало оценить, какой они обладали восхитительной, безупречной формой. Посреди лба поблескивал хитро закрепленный пурпурный аметист в тонкой серебряной оправе. Выражение на лице воинственной леди читалось усталое — но изысканной благородной красоты его это не уменьшало. Ее красота светилась темным, морозным пламенем — таким, какой не спрячешь скромным нарядом и неприветливым выражением.

Архонт Лаэтрис на несколько секунд задержал взгляд на ней, пораженный совершенством черт лица. Безуспешно гадая, каким образом для него столько времени оставалось тайной существование этой женщины, задумчиво поднял ладонь — и советник тотчас снова материализовался из тени, вложил в нее заготовленный документ: тот давно ждал своего часа. Лаэтрис пробежал взглядом текст подношения, и снова взглянул на подданых. Инкуб за левым плечом воительницы стояла недвижимо, единственная из всех прибывших, согласно уставу своего Ордена, оставшаяся в шлеме. Ее хозяйка чуть вздернула подбородок, отвечая на тяжесть взгляда правителя — ровно настолько, чтобы не выглядеть слабой — но и не сойти за излишне нахальную.

— Истиннорожденная Риалейн Лаэтрис. Дочь родной сестры Ранзара Лаэтриса, лорда-владетеля Илимниса, — тихо проронил советник, верно истолковав взгляд архонта. — Та, что пришла в сопровождении инкуба.

— Моя кузина, я полагаю?

— В шестой — или тринадцатой степени, смотря как считать, мой архонт.

Кажется, уже этих слов архонт Лаэтрис не слушал — окинув взглядом Гвайренвен и многочисленную свиту ее еще раз, поднялся и заявил:

— Илимнис будет отбит. А что до владетелей Илимниса — их усердие меня разочаровало. Его было недостаточно. Я недоволен вами.

Ответом архонту была тишина — если бы поднялся ропот, наверняка слетело бы какое-то число голов, а так лишь вдова Гвайренвен шумно выдохнула, точно ей влепили пощечину. Риалейн не изменила позы. Не опустила взгляда. Взгляд этот был холоден — только очень внимательный наблюдатель мог бы рассмотреть горящую в серебре взора искру то ли надежды, то ли ярости — а вернее, и того и другого разом. Любопытное сочетание, подумал про себя Лаэтрис.

— У вас будет шанс изменить мнение о себе, о те, кто некогда присягал лорду Ранзару. В освободительном походе на Илимнис, — тонкая, недобрая улыбка украсила благородное лицо архонта, прежде чем он развернулся и покинул зал, взмахом руки давая понять: прием окончен. Шелковый переливчатый плащ красиво взметнулся за его спиной, и от резкого движения длинные пряди черных волос хлестнули по плечам. В спину словно впечатался чей-то взгляд — архонт не стал оборачиваться, чтобы проверить, чей — у него была пара догадок и без того, а выяснить их точность он сможет и позже.

В конце концов, Каэд, стоявший у самых ступеней трона, беспрепятственно озирал публику еще добрую половину секунды после того, как владыка развернулся — а подмечать детали он умел не хуже, чем фехтовать. Инкубов тщательно обучали навыкам особой внимательности и вбивали тренировками быстрейшую реакцию — и Каэд в этом был одним из лучших. Кого-то выбирают за необычайную силу, кого-то за отменную скорость и ловкость, а Каэду посчастливилось обратить на себя внимание именно своей наблюдательностью к мелочам, и с годами это умение только оттачивалось.

(автор иллюстрации — Эрен Кинвейл)

* * *

— Когда-нибудь вам это выйдет не на руку, мой архонт, — Каэд только едва заметно качнул головой, глядя на то, как устало трет ладонями лицо повелитель: уже после приема, в своих покоях, вне досягаемости чужих глаз и ушей, не изображая преувеличенной царственной лени. — Однажды в вашу игру поверит кто-то достаточно дерзкий и быстрый на руку…

— А на что мне тогда ты? — резко, но без злости спросил Лаэтрис.

Каэд немедля опустился на одно колено и склонил голову, но архонт поморщился: хватит разыгрывать болвана. Потом хмыкнул и жестом велел подняться, снисходительно пояснив:

— И хорошо, если поверит: меньше идиотов вокруг, а уж с поспешными-то идиотами справиться куда как просто. Но сейчас меня интересует, что ты видел, расскажи-ка?

— Что вас не боятся лишь двое. Госпожа Илимниса — точнее, обе: мнимая и настоящая.

— Это Гвайренвен — мнимая?

— Да.

Лаэтрис расхохотался в голос от такого простого и прямолинейного ответа: чего стоят интриги и сложные игры, если даже не умеющий мыслить особенно изощренно инкуб одним взглядом пронзает их покровы? Отсмеявшись, тряхнул головой и протянул:

— Стало быть, не боятся. А зря.

— Одна злится, вторая… злится тоже, но непонятно на кого или что. И госпожа Гвайренвен вас уже ненавидит, будьте уверены.

— Это прекрасно, — усмехнулся Лаэтрис. — Такие, как она, хороши лишь на самом коротком поводке: понятия не имею, что ее связывало с Ранзаром, но жажда власти у этой ведьмы так на лбу и написана. Ненависть же особенно туго затягивает веревку на шее у строптивцев, я много раз убеждался.

Лаэтрис пересек комнату размашистой походкой, плеснул в кубок вина, сделал пару медленных, мелких глотков. Задумчиво уставился в бокал — вино было великолепное, густого, алого цвета, бодрящее и яркое, но мрачная складка между резко очерченных темных бровей архонта так и не разгладилась. Зеленые глаза его ярко горели, выдавая отчетливое желание свернуть чью-нибудь шею, и желательно побыстрее.