Надрыв

Отшатнувшаяся женщина меняется в лице на долю секунды, делает знак и через миг девочку хватают санитары в голубых халатах, и тащат сопротивляющееся, крохотное тельце к операционному столу.

Та, другая Лия, отчаянно, изо всех сил барабанит по стеклу, с трудом выдирая из его вязкого серебра кулаки, и снова и снова пытаясь прорваться туда, выбраться наружу, спасти несчастного ребёнка от той участи, что ей уготовили.

Мир изменяется мгновенно, и с той стороны в своё отражение всматривается другая она. Ей снова пять, её лицо изуродовано страшным шрамом. Девочка смотрит и смотрит, а Лие кажется, что их взгляды встречаются, что малышка видит её, изорванную, измученную, надломленную, но ещё цепляющуюся за скользкие края, пытаясь заставить себя подняться со дна, в котором утопают её ноги.

Сердце разрывается от жалости, Лия тщетно рвётся сквозь стекло, чтобы утешить, обнять, сказать, что всё не кончится так, но в этот момент маленькая девочка кричит с таким отчаянием, с такой болью и ненавистью, что стекло трещит, лопается.

В голове мелькает едва уловимая, странная мысль, - 'Должен кончится воздух', - и он кончается мгновенно. Лия ещё пытается кричать и тщетно дёргается, чтобы освободить ноги и выбраться. Кислорода больше нет, она хватает ту смесь, что осталась, ртом, пытаясь выцедить кислород, но всё тщетно и боль разрывает её гортань и лёгкие.

Она умирает, погружаясь на самое дно.

Резким рывком Лия садится на кровати и хватает воздух суматошно, заполошно. Она пытается отдышаться и прийти в себя после кошмара. Всё чаще он окружает её со всех сторон, но, что бы она не делала, ей никак не удается выбраться из этой зеркальной клетки во сне.

Она дышит тяжело, и смотрит на мирно спящую Габи. Кажется, и в этот раз ей удалось сдержать своё тело в реальности от криков, и она не перебудила весь кампус. Впрочем, последний раз, когда ей этого не удалось был больше пяти лет назад, и с тех пор её самоконтроль не давал сбоев.

Лия переводит дыхание и откидывается назад, на подушки.

'Всего лишь сон', - повторяет она про себя, глаза в синий в ночной темноте, потолок, - 'да, это только сон. Всё было совсем не так'.

Ей не нужно напрягаться, чтобы вспомнить запах больничной палаты и изогнутую стрелку на часах, мерно отсчитывающую минуты до прихода женщины, пропахшей свежестью, улицей и тем, неповторимым запахом дома. Женщины, которой не хватило сил навестить родного ребёнка в больнице. лия знала, скажи ей тогда кто-нибудь, что она не родная, приёмная, она бы поверила в это без колебаний, ни единой секунды бы не размышляла о честности говорящего. Даже на выписке не было никого, кроме Малкольма, уже тогда не слишком молодого водителя их семьи.

Если память ей не изменяет, Джина была в поисках очередного жениха, и лишь когда шрам уже начал срастаться этой неровной коркой, она заметила что с её младшей дочерью не всё в порядке.

'Точно, точно', - припоминает Лия, прикрыв глаза, - 'заметила, и рухнула в обморок. И после этого Джина заявила, что на нашу семью будут косо смотреть, если щёку не исправят. Она даже рвалась договориться обо всём с лучшими пластическими хирургами за рубежом'..

Тогда, помнится, она спрашивала у мамы почему так важно, чтобы другие не видели её увечья, но она услышала в ответ совсем не то, что стоило бы услышать пятилетней девочке из уст матери.

'Это случилось же тогда, да?', - спрашивает у самой себя Лия, вспоминая тот, страшный для неё год. Год, который изменил беззащитное, кроткое дитя, выпустив на свет родившееся чудовище. Ни сострадания, ни страха, ни сожаления, ни вины - в ней не осталось ничего. Да, точно, всё это не сгорело в том костре, но он был началом.

'Если кто-то посмеет исправлять моё лицо, то я верну эти шрамы не только себе, мамочка. Я сделаю такую красавицу из своей сестры, и тогда тебе никто не сможет сказать мамочке, что мой вид бросает тень на честь семьи Фрейзер', - тихо и ласково говорила она застывшей Джине, и впитывала её истерику, словно губка, наслаждаясь каждой разбитой вазой, каждым криком, обращённым в её сторону.

И всё же тогда она звала Джину иначе, а право называться 'мамочкой' она потеряла, когда решила опоить дочь снотворным, чтобы отвезти в больницу и воспользоваться правом родителя менять внешность по собственному усмотрению. Пятилетняя Лия не знала, почему их старая кухарка едва различимым шёпотом посоветовала ей не спать, не связала это с тем, что их ссору с матерью слышал весь дом, но послушно последовала данному совету - Ханна всегда была добра к ней и одаривала теплом больше, чем кто-либо.

В тот вечер глаза предательски закрывалась, но Лия делал всё, чтобы не уснуть - она ходила по комнате, уверенная, что стоя уснуть не сможет, она зажгла весь свет в комнате, и даже играла на фортепиано, но сон неумолимо шёл за неё по пятам. Момент, когда она вспомнила о том, что в больнице уснуть было трудно из-за боли истёрся из её памяти, но результат был налицо до сих пор.

Её шрам бугрится отвратительными полосами там, куда впивалась маленькие пальцы в едва начавшую срастаться корку, причиняя немыслимую боль, чтобы наркоз, подмешанный в любимый ею сок, не подействовал. В ту ночь не удалось уснуть никому, и Лия снова оказалась в больнице, повторяя лишь то, что держит данное ею слово. Джина оставила её в покое и больше не пыталась повторить ничего подобного, по всей видимости, испугавшись за Амелию.

И, стоит заметить, не напрасно.

Завеса мрака окружает со всех сторон, но Лие не спится. Она вертится в удушающе мягкой кровати и всё никак не может взять себя в руки. В попытке занять разум, заставить его забыться сном от скучных мыслей, она даже вспоминает об их новом учителе, на которого так занимательно среагировала её сводная кузина.

Уильям Дж. Кастра - загадка века. Человек из ниоткуда. Ни личной страницы в социальной сети, ни одной ссылки с его фото, или хотя бы ведущей к тому человеку, который рассказывает им теперь о классиках английской литературы.

Человек без прошлого. Прошлого, которое может быть столь ужасно, как то, что искажается в самых худших её снах.

'Кто же вы такой, мистер Кастра?', - размышляет Лия, спуская ноги с кровати и рассматривая спящую напротив девушку.
– 'Кто вы такой, и почему вы лишаете мою драгоценную кузину дара речи? Где я вас видела раньше? Почему я не смогла вас найти и где нужно вас искать? Существуете ли вы вообще, а, мистер'?

Босыми ступнями она делает круг по комнате по прохладному и мягкому ковролину, пока не подходит к зеркалу её мимолётный, задумчивый взгляд не падает на отражение.

Там, в глубине на неё смотрит та Лия Фрейзер, которая должна была быть - сумеречные тени выгодно подчеркивают густые ресницы и выделяют губы, словно их подвели тёмной помадой, и на одной щеке тень ложится будто очерченная румянами, каштановые волосы кажутся вороными в призрачном лунном свете, а и без того светлая кожа в синеве ночи выглядит мертвенно-бледной.

Небесное светило выхватывает лишь левую сторону, но этого мало. Лия поворачивает голову так, чтобы загадочный свет лег уродливыми тенями на изрытую одним огромным, невероятно уродливым, бугристым шрамом, правую щёку.