Наша навсегда

Монстр идет к водительскому, его брат разворачивается, стоя вполоборота и глядя на него.

А затем я кричу, когда в руках Тошки неожиданно появляется пистолет, и звучит выстрел…

69

— Нет, ну какой говнюк! — громила раздраженно ведет шеей, периодически притрагиваясь к пластырю. Широченные обнаженные плечи, сейчас полностью закрывающие мне обзор на лобовое стекло и дорогу, напряжены, выражение небритой страшенной физиономии — жуткое. Я даже начинаю понимать Тошку…

В такого надо стрелять сразу с целью убить. Потому что раненый, он опасней подбитого медведя. Тот просто зверь безумный, а этот… зверь разумный.

Тошка это, наверно, отлично на своей шкуре прочувствовал.

И так ему и надо, гаденышу.

— А нехрен подставляться, — у водителя, в отличие от жуткого братишки, выражение лица совершенно не поменялось. Все такое же невозмутимо-ледяное.

Он даже когда Тошку ломал, особо не менялся.

Может, только в глазах что-то мелькало… Невероятно безумное. Но я такие вещи предпочитаю забывать. Чтоб во сне, не дай бог, не увидеть. Кошмары же сто процентов обеспечены.

— Завали, — раздражается еще больше громила, — заебал своими нравоучениями.

— Если бы не заебывал, хуй бы мы сейчас говорили, — все так же спокойно парирует его брат, — это в который раз уже?

— Посчитать хочешь? — опасно ласково спрашивает громила и поворачивается к водителю. Медленно. Всем корпусом. Реально, как медведь.

Я не попадаю под стрелу его взгляда, но от этого вообще не легче.

Сжимаюсь на сиденье, пытаясь слиться с кожаной обшивкой. Боже, страх какой! А если они сейчас убивать друг друга примутся?

Надо же, а я думала, что закалена моими любовниками! И могу спокойно наблюдать перепалку двух вполне себе отбитых на голову мужиков! А, оказывается, мои-то еще очень даже адекватные! Пусики и няшки!

О-о-о… Заберите меня отсюда! Верните меня моим мужчинам! Я хочу наблюдать за их веселыми пикировками и боданиями, а не за вот этим вот жутким кошмаром!

— Не при детях, — лениво отвечает водитель, и громила, наконец-то, вспоминает, что я тоже тут присутствую.

Поворачивается ко мне, оглядывает с ног до головы, заставив сжаться еще сильнее, кривит страшную физиономию в жутком оскале:

— Василиса, как ты?

Голос, больше похожий на звериный рык, не дает сразу возможности осознать смысл вопроса.

До меня только через пару секунд доходит, что слова обозначают заботу, а оскал этот дикий, оказывается, попытка в улыбку.

О-ч-чень неудачная!

Интересно, ему кто-нибудь говорил, что улыбаться не нужно? Были такие смертники? А если были, то где они сейчас, интересно? Хотя, нет. Не интересно.

— М-м-м… Нормально… — хриплю я, — я бы хотела… Позвонить… Тем, кто вас… Послал.

— А почему ты уверена, что нас кто-то послал? — чуть подняв бровь, уточняет громила.

— Потому что вы знаете мое имя… — вздыхаю я. — Пожалуйста, сами наберите им. Они, наверно, волнуются…

— Им? — громила переглядывается с водителем, а затем достает телефон, снова чуть морщась от того, что неловко повернулся, и свежее ранение, наверняка, беспокоит, звонит.

Я напряженно наблюдаю за этим, затем сталкиваюсь в зеркале заднего вида с ледяным взглядом водителя, ежусь.

Ужас какой.

Перед глазами снова картина того, что произошло только что, буквально десять минут назад.

Тошка, жутко скалясь, стреляет практически в упор в здоровяка. Я непроизвольно вскрикиваю и закрываю лицо руками. А, когда снова смотрю, то даже кричать не могу, настолько страшно и внезапно все происходит.

Громила, жутко матерясь, держится за шею, из-под его пальцев толчками выплескивается кровь.

А водитель, который вот только что находился возле моей двери, уже рядом с Тошкой!

Тошка успевает перевести на него ствол, но больше ничего не успевает.

Ледяной мужик невероятно быстрый!

Он легко уходит от очередного выстрела, в одно движение перехватывает руку с пистолетом и бьет этим же пистолетом в лоб Тошке!

Тот падает, а водитель, коротко глянув на рычащего от ярости брата, присаживается на корточки рядом с пытающимся подняться на колени Тошкой и быстро, ловко… Ломает ему пальцы! На руке, державшей ствол!

Тошка снова валится на асфальт, орет, а водитель, не останавливаясь, как-то по-особенному дергает его за руку. Ту самую, на которой пальцы сломаны. И, не обращая внимания на вой, еще раз! И еще!

— Тормози, блядь… — хрипит громила, успевший стянуть наполовину майку и пережать ее тканью рану. Крови все еще чудовищно много, как мне кажется, но она уже не плещет, а просто пропитывает майку, сразу делаясь из красной — бурою. — Он живой нужен.

— Он будет жить, — все так же равнодушно отвечает водитель, переворачивает орущего Тошку и с той же методичностью ломает ему вторую руку!

Я закрываю пальцами рот, потому что тошнит.

И, в первую очередь от того нечеловеческого спокойствия, с которым этот ледяной монстр проворачивает свою экзекуцию.

Нет, Тошку мне не жаль, кстати, он вполне заслужил это все… Но то, как именно происходит наказание…

И с каким выражением лица.

И эти отточенные движения. Монстр явно знает, как правильно ломать! Человека…

Я не могу больше на это смотреть, потому трусливо закрываю глаза и отворачиваюсь.

Не вижу, как Тошку отправляют в багажник, завязав предварительно рот, только слышу это, могу угадывать по движениям и матерному их сопровождению.

Затем, поняв, что Тошка в багажнике, и больше никто никого ломать не будет, смотрю, как водитель, все с тем же невозмутимым выражением лица, оказывает первую медицинскую помощь своему брату: накладывает повязку на плечо.

А через пару минут мы уже едем!

И я слышу, как братья переругиваются между собой. Очень, просто очень жутко.

Тем не менее, я успокаиваюсь настолько, что могу соображать. И даже говорить.

Чем и пользуюсь.

— Приветствую, — хрипло рычит в трубку громила, — все в порядке. Девчонка твоя у нас. Да. Сейчас.

Передает мне трубку.

— Василиса? — слышу я голос Бешеного Лиса, — все в порядке?

— Э-э-э… Да… — растерянно бормочу я, а затем слышу голос отца: