Наша навсегда

Вес не сводит напряженного взгляда с тихо разговаривающих мужчин, сглатывает нервно.

— Че, Весик, нахер теперь не нужен? — широко скалится Лис, подаваясь вперед, словно хищник к добыче, — как жаль, что Жнецы тебя так жестко брали. Я бы с удовольствием сам тебе лапы сломал. И потом еще раз. И еще.

— Отвали со своими влажными фантазиями, ублюдок, — шипит раздраженно Вес.

— Блядь… Ты не представляешь, какое богатое у меня воображение… — рычит Лис.

— Вася мне рассказывала, — глумится Вес, — вы молодцы. Многому ее научили в постели. Мне понравилось!

Сука!

Я торможу только потому, что дорогу к твари мне перекрывает Большой.

Он легко бортует меня в сторону, заставляя потесниться, и садится напротив Веса.

Как и в прошлый раз, опирается локтями на колени, подается к Весу, смотрит ему в глаза спокойно. И говорит тихо, но так отчетливо, что каждое слово падает, словно камень в воду:

— Ты надеешься на то бабло, что на офшорах, да? — судя по дрогнувшему лицу Веса, информация, что Большой знает о его счетах, шокирует.

Большой тоже это видит, усмехается и продолжает:

— Зря. Доступ к ним у нас. Жнецы знают свое дело. А еще у меня весь твой архив. Ты — очень предусмотрительный сучонок… Это хорошо. Мне пригодится то, что у тебя есть. После этого тебе лучше сдохнуть, парень. Мне даже не надо будет напрягаться, тебя твои же подельники пришьют. И ты, выделываясь тут, на это надеешься, да? На легкую смерть? Но знаешь… Все будет по-другому. Ты спрашивал, кто я такой… Моя фамилия тебе ничего не скажет. Но когда-то меня звали Виталя Большой. Слышал обо мне? Вижу, что слышал… Я — отец Василисы.

Блядь…

Если бы можно эту сцену записать и поставить на репит, я бы это сделал, клянусь!

И пересматривал постоянно, кайфуя до невозможности, от того, как меняется рожа Веса. От напряженной, к непонимающей… А затем полной ужаса. Этот ужас проступает на проклятой физиономии постепенно, кусками, словно пятна плесени проявляются. И это офигенно!

— Ты, сука, посмел тронуть мою дочь. Обидеть ее. Напугать. — Продолжает тихо и страшно Большой, не сводя с Веса жесткого взгляда, — и ты остаток жизни будешь помнить о своей ошибке. И каяться. Если ты думаешь, что легко отделаешься, сдохнув, то зря. Я тебя вылечу. Обязательно. А потом ты сядешь. И сидеть будешь у меня, в Карелии. Там есть отличные зоны, слышал о них? Я буду очень внимательно следить, чтоб ты был здоров, паскуда. Чтоб ты прожил как можно дольше. И чтоб каждый день, каждую секунду, ты помнил о том, что сделал. И сожалел об этом.

Я много чего видел в этой жизни, но даже меня этот тон и эти слова вводят в ступор.

Охрененно страшный мужик, этот Большой.

И что-то я сомневаюсь, что хочу знать подробности его дел. Что прошлых, что настоящих.

Меньше знаешь, крепче спишь, блядь.

Судя по слегка охреневшему взгляду Лиса, он со мной очень даже солидарен сейчас.

— Я пойду… — мой голос хрипит, — посмотрю, как там Вася…

— И я, — подрывается Лис.

Большой недовольно дергает ухом, словно большой пес, поворачивается к нам, хмурится.

— Она спит. Устала.

— Мы не будем будить, — непримиримо отвечаю я, встаю и иду к лестнице.

Лис привычно топает за мной.

И мне похер на недовольные взгляды Большого.

Я ему оставил сладкую месть, пусть наслаждается.

А я… У нас с Лисом другие планы.

И вся жизнь впереди.

73. Лис

Вася спит, вся свернувшись в комочек, настолько маленькая и беззащитная, что у меня невольно сердце начинает сбоить. Замираю на пороге, как дурак, пялюсь на нее, мирно лежащую на огромной кровати, и в душе что-то такое болючее просыпается, что даже опознать не могу. Название этому чувству дать не получается.

Леха, о спину которого я бьюсь, словно о каменную кладку тысячелетней крепости, судя по странному выражению на обычно невозмутимой роже, испытывает что-то похожее.

Тоже глаза блестят, а скулы каменеют.

Мы замираем, как два столба, безмолвные и не имеющие никакой возможности тронуться с места.

И смотрим на нее.

Жадно.

С болью.

Облегчением.

И… Чем-то еще. Тем, чему слова еще не придумали в этом мире.

Только в сейчас я чувствую, как начинает отпускать. По-настоящему отпускать, а не так, как до этого: когда узнали, что Вася живая и все с ней в порядке. И после, когда увидели ее, выскальзывающую из машины Жнецов.

В те секунды мозг понимал, картинку обрабатывал, давал сигнал безумно стучащему сердцу чуть успокоиться, потому что беда, самая страшная из возможных, миновала. И наша девочка — с нами.

Потом, уже в доме, утешая ее тут, в комнате, вместе с Камешком, я все еще чувствовал, как в крови бесится, гуляет, в поисках выхода, неиспользованный адреналин. Мне в тот момент хотелось одновременно с ней остаться, успокоить ее, зацеловать, затискать, просто для того, чтоб до конца осознать: все в порядке с ней! Живая!

И спуститься вниз, чтоб хорошо так потоптаться по гниде Весику. Тоже выплескивая сконцентрировавшийся в крови яд боевого безумия.

У Васи буквально закрывались глаза от усталости и переживаний, и мы полетели вниз, стремясь урвать хоть чуть-чуть мести.

Но, как выяснилось, для того, чтоб дорваться до Веса, надо было занимать места заранее.

Не пустили нас, короче, старшие.

Определили места на галерке. Чисто посмотреть.

И, самое главное, что вообще ни слова же поперек не скажешь! Это их война в первую очередь! А мы с Камнем, получается, в этом противостоянии чисто средствами были. Как и Вес, впрочем.

Но Вес, в отличие от нас, знал тех, кто руководил театром, и тут уже наши с Лехой кровожадные амбиции были всем похую.

Так что мы только пронаблюдали картину избиения младенца в исполнении Большого, и я подумал в тот момент, что не дай бог иметь этого маньяка у себя во врагах.

Про Большого я, честно говоря, ничего не слышал до недавних пор, тема с криминалом, благодаря стараниям отца, меня обходила стороной.

Но по внушительной армии немногословных северных дегенератов, привычных в своих лесах виртуозно орудовать ножом и попадать белке в глаз с одного выстрела, армии, которую пригнал с собой отец Васи, а еще по вполне характерным повадкам человека, у которого нет никаких вообще тормозов, я как-то сходу распознал в Большом мужика на редкость тяжелого и жесткого. И плюс его охуенный флер девяностых… Комбо, короче.

Я и не думал, что такие еще где-то остались. А они мало того, что остались, так еще и целыми краями, полными всяких природных ништяков, рулят.

Мой отец, тоже не просто так таскающий уже сколько десятилетий кликуху Бешеный, на фоне дикаря Большого смотрелся облагороженным цивилизацией и очень даже вменяемым чуваком.

Жнецов нацелил на Веса именно он, еще до всего этого, когда только его имя всплыло в нашей душевной беседе. При просмотре видео хроник веселых девяностых.

Тут надо понимать, что отец не стал мелочиться. Сходу тяжелую артиллерию применил. И она охеренно сработала точечным наведением.