Нашествие гениев

– Вот блин, как же вы на работу пойдете? – пробормотала я, воззрившись на Мэлло.

– Нам не привыкать, – пожал плечами он. – У мафии частенько бывают бессонные ночи.

– Тогда я вам хавчик пойду приготовлю, – вяло отозвалась я, но Михаэль лишь махнул рукой и, заявив: «Спи, сами что-нибудь найдем», – пошлепал на кухню. Мэтт молча пошел за ним, даже не взглянув на меня, Юлька, обняв меня на прощание и смачно чмафнув в щеку, поскреблась к себе, за ней почапал ее личный маньяк-потрошитель, L углубился в кибер-дебри, а Ниар, наконец встав с пола и грустно мне улыбнувшись, спросил:

– Как ты?

Блин, после Юльки он первый человек, заинтересовавшийся сим вопросом! Офигеть не встать… Хотя чего я ожидала? L на меня плевать в той же степени, в коей на меня чхать Бейонду, Мэлло – человек действия, а не слова: в глаз обидчику дать – пожалуйста, а слюни-сопли разводить – это не к нему, ну а Майл… А с этим вообще что-то непонятное. Раньше он бы обязательно спросил, в порядке ли я, а вот теперь, получив статус «моего парня», при котором, по идее, должен был только умножить степень заботы, напротив, скатился в абсолютнейший пофигизм по отношению к моей скромной персоне и всячески делал вид, что меня нет на этом свете. Зачем – непонятно. Может, хочет, чтобы я отвыкла от него пока он еще жив? Может, хочет, чтобы я его разлюбила? А может, просто хочет, чтобы я к нему не липла, вроде как: «Получила статус моей девушки? Вот и не тяфкай больше». Грубо? Конечно. Ну и что? Думаете, Дживас на хамство не способен, раз он весь из себя такой тихий и невзрывной? Да прямо! В тихом омуте, как говорится, черти водятся. Ну да ладно, это все проза жизни, а у меня вон лирика над душой грустно улыбается…

– Спасибо, Найт, я очень ценю твою заботу, – улыбнулась я в ответ. – Я в норме… относительно. Страшновато было, но я старалась этого не показать.

– У тебя получилось, – кивнул мой Зефирный Принц и ни с того ни с сего погладил меня по голове, как маленького ребенка. Ровно так, как я его гладила. Ривер, это мстя за мои слова о том, что ты юно выглядишь? Или попытка меня успокоить в силу незнания на личном опыте других средств? Хотя чего я придираюсь? Приятно же… Я разомлела и радостно улыбнулась Ниару, а тот, кивнув, начал быстро собирать доминошки в пакет.

Я подхватила шмотки и поскреблась в душ, а через пятнадцать минут рухнула на свое койко-место и забылась неглубоким беспокойным сном. А L я спокойной ночи так и не пожелала: я все еще была на него зла, а, как говорит Ионов: «Если тебя укусили, укуси в ответ». Впрочем, это и не месть была вовсе – просто попытка показать, что «как вы к нам, так и мы к вам» и «кто к нам с мечом, того мы кирпичом». Все же подставлять левую щеку, когда ударили по правой, хоть и правильно, наверное, но не в моем стиле. Правда, я обычно тихо сливаюсь из жизни ударившего, но не сейчас. Сейчас я вышла на тропу войны, потому что нервы мне разболтали окончательно и бесповоротно, а значит, я буду кусать в ответ. Ну да ладно, жизнь покажет, что правильнее, а потому я на этом сейчас особо заморачиваться не буду, ведь каждый человек учится на собственных ошибках, чужие до него тупо не доходят: шишки-то на макушке не болят…

— «Мне снилась смерть любимого созданья:

Высоко, весь в цветах, угрюмый гроб стоял,

Толпа теснилась вкруг, и речи состраданья

Мне каждый так участливо шептал.

А я смотрел вокруг без думы, без участья,

Встречая свысока желавших мне помочь;

Я чувствовал вверху незыблемое счастье,

Вокруг себя — безжалостную ночь.

Я всех благодарил за слово утешенья

И руки жал, и пела мысль в крови:

«Блаженный, вечный дух унес твое мученье!

Блажен утративший создание любви!»

— Кто это написал?

— А ты не знаешь?

— Нет…

— Александр Александрович Блок. Гениальный поэт! Он так красиво писал о смерти…

— Почему он сказал: «Блажен утративший создание любви»? Любить — это же хорошо!

— Хорошо? Любить? Ты шутишь? Да тебя предадут! Не верь никому! Любовь — зло. Все предают!

— Все? И ты?..

— Конечно… да!

Я распахнула глаза и с удивлением обнаружила, что не лежу, укутавшись в одеяло, а стою рядом с моим лежбищем, одеяло же валяется на полу. По моське лица стекал пот, образуя Ниагарский водопад, а сердце дубасило по ребрам так, словно я пробежала марафонскую дистанцию быстрее Олимпийского Чемпиона… L, что удивительно, оторвался от компа и с удивлением смотрел на меня. Да-да, я не преувеличиваю. Рюзаки был удивлен. Что, мистер Гений, никогда не видел, как человеку фильм ужасов в реальном времени посреди ночи мерещится?

— Кошмар приснился, с кем не бывает? — пожала плечами я, отвечая на невысказанный вопрос Лоулиетта. Он нахмурился и спросил:

— Что тебе снилось?

— А не пофиг? — фыркнула я и подобрала с пола одеяло. Застелив постель, я бросила L: «Спокуха, я в норме», — и потащилась в душ. Завидев ванную, я вздрогнула, но заползла в нее и, закрыв глаза, быстренько ополоснулась.

«Все предают!» — раздался голос из прошлого в моей голове, когда я выбиралась из чугунной родственницы Мойдодыра, и меня как ветром из нее выдуло — я бросилась к двери, споткнувшись о белый край, и врезалась лбом в стену. Хотелось сказать: «Ай-яй-яй», — и потереть ушибленное место, но я лишь поморщилась и начала быстренько вытираться. Спасибо тебе, ванночка, спасибо тебе, стена с кафельной плиткой, спасибо тебе, моя Ананасовая Фея Рокудо Мукуро, и отвернись-ка живо, нечего голых девушек разглядывать, извращенец! Хороша бы я была, если бы не вы! Вылетела бы в коридор, в чем мать родила, и потом ушла бы в монастырь от смущения. Хотя нет, я бы закамикоросила всех, кто меня увидел, а потом ушла в монастырь. Правильно говорят: «Тебя достали травоядные? Успокойся и забей. Забей до смерти!» Это я цитирую приколюшку о Хибари Кёе, кстати. А если серьезно, такого позора я бы не пережила, особенно если бы меня Майл узрел. Он меня в таком виде углядеть не должен ни в коем случае: он для меня слишком важен. Скажете, бред? Может быть, может быть. Кому как! Для меня — норма жизни…

Вырубив воду и быстренько одевшись, я поскреблась в коридор. «Свободу попугаям!» — хотелось крикнуть мне, но я молчала. Я же человек воспитанный и в меру неупитанный, ага… Короче, я выскреблась на свет Божий из мрачной ванной комнаты и поплелась готовить завтрак, с удивлением обнаружив, что часы показывали пять утра. Ого! Неужто я спала около суток, да еще и L разбудила? Вот гадство… Надо бы извиниться… Я поплелась к гению, вяло обдумывая, что бы такого ему сказать, чтобы вроде как и прощения попросить, и в то же время четко сказать: «Вопросы не задавай, а то в лоб получишь». Рюзаки обнаружился за компом, но, на удивление, он не печатал. Он даже в монитор не смотрел, ибо кресло было повернуто в сторону коридора.

— Ты в порядке? — спросил он первым. Вот блин, он мою речь в пух и прах разбил, не дав первый ход сделать… Говорят же в шахматах: «Белые начинают и выигрывают», вот и я сейчас, узрев дичайший ООС L Лоулиетта, заботившегося о ближнем, впала в ступор и пробормотала:

— Да, полный. Абсолютный. Все зашибись.

— Не верю, — апатично ответствовал Рюзаки. Блин, ты что, Станиславский?! Что за беспредел?!

— Дело твое, — фыркнула я, тут же приходя в себя. — Я собиралась…

— Ты упала в душе? — перебил меня глючный бамбуковый медведь. Фу на тебя, L! Вот просто фу на тебя, бяка ты такая!

— Ну, когда вылезала, ластой за край ванны зацепилась, — озвучила я часть правды.

— Если не хочешь говорить со мной, поговори с Мэттом, — выдал Робокопчик, ни капли мне не поверивший.

Я нахмурилась. Говорить с Дживасом обо всем этом не хотелось сразу по нескольким причинам. Первая: была опасность того, что L уйдет. Вторая: Майлу я рассказывать о подобном не хотела — было стыдно и противно, ибо я похожа на психа, честное слово… Хотя, учитывая, что я живу в одной хате с глюками, вообще-то стоило задуматься о своем психическом здоровье уже давно. Нет, я ничего не имею против больных шизофренией — я их уважаю. Но не все такую позицию разделяют, и, боюсь, гению с мафиозным уклоном болезная подружка на фиг будет не нужна… Хотя я не уверена, что вообще нужна ему, и это уже третья причина. Я вообще думаю, что все это было фарсом. Нет, я Майлу верить хочу до безумия, но он сам меня отталкивает. Так что нет уж, спасибо, не буду я ему ничего говорить.

— Я воздержусь, — поморщилась я, скрещивая руки на груди и сверля тяжелым взглядом сидевшего на корточках в моем кресле гения. — Мне и так неплохо.

— Но и не хорошо, — озвучил очевидную истину L.

— А «хорошо» — это понятие относительное. Как говорится, «относительно меня, или относительно вас?» Так вот, тебе кажется, что все ужасно, с моей же позиции все выглядит более чем нормально. L… — я нахмурилась и внимательно посмотрела на препода японского языка, — не говори ничего Майлу. Никому не говори, ладно?