Назови меня по имени

– Учителям забрать свои классы! – Анна Сергеевна говорила уже без микрофона. – Не покидать здание школы!

Физик потёр шею под воротничком.

– Что за бред… – сказал он тихо. – Товарищ из министерства забраковал праздник? Лет тридцать назад я бы понял, конечно. Но сейчас… Мы в каком веке живём?

– Анатолий Игоревич, – раздался голос Горячевой, – полагаете, комиссия забыла спросить ваше мнение?

Её верхнее веко, красиво подведённое широкой чёрной линией, заметно дёргалось.

– А что я такого сказал… – Физик сник и направился к выходу.

– Надеюсь, вы поняли, что сейчас произошло, – обратилась Горячева к Маше. – Это вы во всём виноваты.

Маша нахмурилась.

– Поясните.

Анна Сергеевна сделала изумлённое лицо.

– Вы протащили на сцену эти кошмарные рисунки. – Она указала на сцену. – Как можно было допустить такую безвкусицу, мерзкий китч?

– Вы серьёзно? – У Маши похолодели пальцы. – Рисунки видело полшколы, их утвердила директор!

– Директор в ужасе! – припечатала Горячева. – Нинель Валентиновна сообщила комиссии, что не давала разрешения на это безобразие. Она не успела проверить вашу работу и увидела эти жуткие картины, только когда их выставили на сцену.

– Как это не успела? – выкрикнула Маша. – Директор лично одобрила работу Девятова!

– По-вашему, директор лжёт?

Маша не успела ничего возразить: в её руках вздрогнула телефонная трубка, пришло сообщение – писала Алла, просила перезвонить как можно скорее. Маша извинилась и вышла в коридор. Снаружи в холле отдельными кучками толпились учащиеся. Ребята из 11-го «А», в том числе и Алёша, всё ещё оставались в зале.

Теперь любой сигнал из Петербурга Маша принимала с внутренней дрожью, но в этот раз ничего страшного не произошло. Алла хотела поговорить всего лишь по поводу мебели. В Москве обнаружился покупатель, который требовал срочно, в течение двух дней, отправить ему по грузоперевозке комод и столик. Упускать такую возможность было нельзя.

На решение семейных проблем у Маши ушло минут десять, и за этот промежуток в актовом зале кое-что случилось, причём Анна Сергеевна тоже оказалась в стороне от беседы одиннадцатиклассников: она в это время стояла у двери и давала кому-то распоряжения. О случившемся Маша узнает гораздо позже – ей всё расскажет Катя Бояринова четыре недели спустя.

Как только число присутствующих в зале заметно поредело, к Алёше, стоявшему возле сцены, подошла компания из нескольких человек, среди них – Красневский и Козырев.

– Ты бы хоть сначала рисовать научился, – сказал Алёше Красневский. – Накарябал какое-то дерьмо.

Пиджак у Данилы был расстёгнут, большие пальцы засунуты за край ремня.

– Да ладно, человек просто спешил. – Козырев толкнул Алёшу локтем. – Наверное, сел и накалякал за вечер – да, Девятов?

– Нарисовано плохо, я сразу сказала. – Прудникова тормошила Катю за плечо. – Кать, я права?

– Не знаю… – неуверенно ответила Бояринова. – Я не искусствовед.

Алёшин взгляд перебегал с одного лица на другое.

– А час назад вы что говорили? – выкрикнул он наконец. – Всего лишь час назад?!

– Ничего мы не говорили! – Козырев засмеялся. – Это Разумихин тебя нахваливал.

– А что сразу я? – Павлик топтался возле лесенки, ведущей за кулису.

Алёша сделал несколько шагов вдоль сцены и обратно, руки у него тряслись.

– Вот так вот, да? – выкрикнул он. – Сперва одно говорите, потом другое?

Он смотрел в глаза ребятам, всем по очереди – Прудниковой, Павлику, Кате. Катя нахмурилась и отвернулась.

– Тогда мне плевать на вас, придурки. – Девятов круто развернулся. – Слышите? Мне плевать на вас!

Красневский усмехнулся. Анна Сергеевна, наблюдавшая за своими учениками краем глаза, крикнула им для порядка «не расходиться!» и снова вернулась к разговору с завхозом.

– Вы – двуличные! Вы… Вы мёртвые! Вы зомби, понятно вам?

Алёша задохнулся, умолк на полуслове и сунул руку в карман – за ингалятором.

– Кто тут мёртвый-то? – Козырев подошёл к Девятову и легонько толкнул его в грудь. – Сам еле дышит, а всё туда же.

– Мне учитель сказал, что это хорошая работа, понятно? Мой учитель – признанный мастер. Мне важно только его мнение, ясно вам?

– Вот это да! – сказал Красневский, приближаясь к Алёше ещё на шаг. – Чтоб рисовать дерьмо, ещё и учиться нужно? И как зовут твоего учителя?

– Кайгородов. Ты-то небось и не слышал ни разу?

– Кто-о? – Изогнутые брови Красневского поползли вверх. – Этот грязный старый алкаш с серьгой в ухе? Да он же пидор!

– Сам ты… – Алёша в один прыжок оказался рядом с Красневским и схватил его за воротник. – Сволочь!

– Ребята, не надо! – засуетилась Прудникова. – Горячева увидит!

– Так вот оно что… – Красневский выплёвывал в лицо Алёше слова. – Два голубка, старый и молодой. А я-то всё думаю… Что с тобой не так?..

Он дважды пытался освободиться от Алёшиных рук, и на второй раз ему это удалось: Алёша отлетел в угол рядом с кулисой и не грохнулся на пол только благодаря стоявшему там Павлику.

– Прекратить немедленно! – Горячева бежала к своим выпускникам вдоль прохода между рядами стульев. – А ну быстро в класс! Красневский, Девятов, дневники мне на стол! Разумихин, и ты тоже!

Маша столкнулась с ними в дверях – Горячева выводила ребят из актового зала, крепко держа их за рукава пиджаков: справа шёл Красневский в расстёгнутой рубашке с оторванной верхней пуговицей, слева – Алёша, бледный, с мокрыми волосами, прилипшими ко лбу.

– Что случилось? – спросила Маша у Бояриновой, догнав её в вестибюле.

– Всё нормально, Мария Александровна, – сказала Катя. Голос её звучал не очень-то уверенно. – Ребята поспорили немножко.

Глава 8

…Маша вдруг очутилась в старой квартире на улице Дзержинского – ещё не отремонтированной, пыльной, наполненной красно-зелёными волнами света. Она пыталась спрятаться среди тёмных длиннополых пальто, висящих в прихожей. Судя по тому, как высоко находились карманы верхней одежды, она снова стала маленькой.