Неживая, Немертвый
Шрифт:
В ответ на это любезное предложение Нази, не выдержав, расхохоталась, хотя и понимала, что подобные заявления, звучащие из уст вампира, убившего за свою долгую «жизнь» не одну сотню людей, способствовали скорее проявлениям страха, нежели веселья.
«Туше, Ваше Сиятельство, — подумала она. — И исчезните, пожалуйста, из моей головы. Вас взывание, возможно, и не утомляет, зато из меня энергию тянет вполне ощутимо. Хотите поговорить — извольте задать работу ногам».
«Как пожелаешь. Возможно, я нанесу тебе визит позднее», — согласился граф, и в сознании Нази воцарилась тишина.
Женщина только покачала головой, поражаясь тому, насколько широкое применение на самом деле имела одна из ключевых способностей, свойственных вампирам. Как теория, так и
Нази отчетливо вспомнила, с каким остервенением и яростью бросались на некромантов ордена жители маленькой деревеньки под Вальтерсдорфом, защищая обосновавшегося там вампира, который оказался достаточно силен, чтобы удерживать под властью зова без малого три десятка человек. Мужчины, женщины, подростки — они до последнего прикрывали подступы к «лежке», пытаясь выиграть для своего спящего повелителя оставшееся до заката время. В их глазах не было страха или сомнений — только абсолютная, фанатичная преданность и готовность без раздумий убивать и умирать за существо, которое в их глазах являлось практически богом.
Однако об использовании связи между хищником и его жертвой не только как средства контроля, но и как средства вполне осмысленного телепатического общения Дарэм слышать еще не приходилось. Впрочем, ментальные воздействия и телепатию можно было считать явлениями схожего порядка, так что исключать подобную возможность, пожалуй, не стоило.
Кое-как добравшись до угла комнаты, Дарэм коснулась рукой тусклой поверхности старинного ростового зеркала, в котором весьма смутно можно было различить ее собственное отражение, изъеденное возрастными дефектами амальгамы. Даже пышущий здоровьем человек в этом зеркале выглядел бы, как восставший из могилы разлагающийся покойник. За исключением, разумеется, самого хозяина комнаты, который в зеркалах не отражался вовсе: еще одно «сказочное» свойство, в народе приписываемое вампирам и для разнообразия оказавшееся истинным — из-за алхимических свойств ртути в составе амальгамы зеркала попросту «не читали» находящуюся поблизости нежить.
В каждой байке об этих существах присутствовала крошечная частичка истины, но ни одна из них не отражала реальной картины, точно так же, как ни один из прочитанных Дарэм трактатов не дал ей столько информации, сколько неделя проживания бок о бок с самими вампирами.
И Нази не была уверена, что действительно хотела быть обладательницей этих уникальных знаний, потому что они делали все в десятки раз сложнее.
Преодолевая усталость, которую в самом прямом смысле можно было бы назвать «смертельной», Дарэм описывала круги по комнате, прикасаясь ко всему, что только попадалось ей на глаза, вынуждая тело «вспоминать» фактуру тканей, холод металла, глянец полированного дерева и исходящий от камина жар.
Когда-то она по-настоящему ненавидела Винсента Дарэма. За то, что после ее походов на изнанку мира он безжалостно заставлял ее подниматься с пола, никогда не подавая руки, чтобы помочь, вне зависимости от того, с какой попытки Нази все-таки удавалось встать: со второй, с седьмой или с пятнадцатой. За то, что, когда она все же поднималась, он не позволял ей лечь в постель или хотя бы сесть, требуя, чтобы она как минимум пару часов находилась в постоянном движении. За то, что требовал от нее в таком состоянии разбирать вещи на каминной полке или на письменном столе, в то время, как ей невыносимо хотелось просто отдохнуть. За то, что он вполне намеренно раздражал и злил ее, вынуждая ее кровь вскипать от желания его ударить.
Когда-то она была уверена, что он точно так же искренне ненавидит ее в ответ.
Пропала эта уверенность в тот день, когда она собственными глазами увидела, как Винсент после почти десятичасового отсутствия в мире живых, пергаментно-серый и едва способный шевелиться, точно так же пытается подняться из ритуального круга,
срезанной с нитей марионеткой оседая на пол и пытаясь снова, и снова, и снова…Обнаружив присутствие молодой супруги, которой было велено ни под каким предлогом не появляться в комнате, он лишь на секунду прикрыл глаза, словно от боли. Сейчас, глядя с позиции прожитых лет, Нази с точностью могла сказать — своим появлением она причинила боль его гордости.
«Оставь, — повелительно сказал он, когда Дарэм сделала движение, собираясь помочь ему подняться. — Я должен сам. Лучшее, что ты можешь сделать для меня — уйти».
Разумеется, уходить тогдашняя восемнадцатилетняя Нази и не подумала, из угла наблюдая за тем, как несгибаемый Винсент Дарэм старческой, нетвердой походкой бродит по залу, словно незрячий, ощупывая руками стены.
Каждый из них входил во владения смерти и, возвращаясь, уносил частицу нее с собой. В себе.
И, если позволить себе поддаться, пойти на поводу у не желающего полноценно возвращаться к жизни тела — эта частица начинала разрастаться, словно попавший в кровь вирус, так что, двигаясь, прикасаясь к окружающему их материальному миру, перебарывая себя в первые часы после ритуалов, некроманты существенно сокращали сроки своей «болезни», вместо недель отделываясь днями, а вместо месяцев — неделями непроходящего озноба, апатии и слабости.
Нигде Нази не испытывала такого желания жить, как на тропах, и никогда ей настолько не хотелось умереть, как в первые пару дней после возвращения.
Впрочем, в этот раз ощущения оказались особенно сильными, и Дарэм едва ли могла бы припомнить, когда еще ей приходилось настолько туго. Ее визит за грань мало того, что продлился довольно долго, так еще и потребовал от нее усилий в разы больше, чем обычно. Этот мир почти не питал ее, заставляя ее отдавать собственные силы, и Нази решительно отказывалась задать себе самый очевидный из возможных вопросов — стоило ли оно того?
Не отдала ли она больше, чем могла себе позволить до тех пор, пока не выполнила то, ради чего, собственно, и затевался двухмесячной давности ритуал, начавшийся в ее родном мире и так странно завершившийся в заснеженных горах мира чужого?
Впрочем, Дарэм была уверена, что ее жизни будет достаточно для того, чтобы повторить попытку, а об остальном она предпочла не думать, поскольку это «остальное» всерьез порочило ее профессиональную честь.
Побродив еще некоторое время по комнате, Дарэм, наконец, сообразила, что из одежды на ней лишь уже ставшая привычной ночная сорочка, и осмотрела свои временные владения внимательнее.
Вопрос о том, кто из троих обитающих в замке мужчин — живых и немертвых — переодевал ее, пока она была без сознания, Нази благоразумно отправила в категорию «остального» и предпочла сосредоточиться на поисках платья.
*
Фроляйн Шагал восхищало, кажется, абсолютно все: высокие каменные своды потолка в холле, тускло мерцающие в свете свечей витражные окна, массивные позолоченные рамы картин на стенах, ажурное плетение лестничных перил. Юность, наивность и волшебство мгновенного путешествия сквозь пространство оказали на неискушенный разум Сары воздействие настолько сильное, что фон Кролоку практически не приходилось прикладывать усилий, чтобы создать у девушки нужное, разумеется, благоприятное, впечатление, как о себе, так и о замке в целом.
— Как красиво, — выдохнула фроляйн Шагал, окидывая взглядом портретную галерею.
Граф, держащийся чуть позади своей спутницы, поверх ее головы тоже посмотрел на открывающийся ему вид, отметив, что позолота на рамах давно растрескалась и облетела, что некогда баснословно дорогая и красивая ковровая дорожка определенно нуждается в чистке, а, если уж быть до конца откровенным — то место ей на ближайшей свалке, и что украшенные кистями портьеры из бордового плюша, очевидно, являются колыбелью, а заодно и последним пристанищем не одного поколения замковой моли. При всей своей старательности и трудолюбии Куколь попросту не мог поддерживать ветшающее здание в должном порядке.