Неживая, Немертвый

Зов не способен был пробудить в человеке любовь, зато вполне успешно подменял это чувство зависимостью и похотью, силы которых было вполне достаточно, чтобы превратить в бесстыжую девку даже послушницу монастыря. И, год за годом сталкиваясь с проявлениями этой наносной похоти, граф неизменно испытывал чувство, очень похожее на брезгливость. Нечто подобное он ощутил бы, пожалуй, если бы ему предложили кого-либо изнасиловать, поскольку добровольное согласие жертвы, в его случае, являлось не более чем иллюзией.

Поразмыслив над перспективой визита к фрау Дарэм, граф пришел к мысли о том, что, пожалуй, начал излишне привыкать к их еженощным беседам, и о том, что в данный момент общество еще одной живой, пускай и куда менее съедобной женщины выдерживать ему будет слишком сложно.

Герберта в замке не было — очевидно, вернув Нази обратно в ее комнаты, наследник и возможный преемник графа предпочел отправиться на прогулку. Это, в свою очередь, означало, что у графа в распоряжении оказалась пара часов тишины и относительного покоя, вполне подходящих для того, чтобы, наконец, разобраться с бумагами, вот уже который день дожидающимися внимания фон Кролока в его кабинете.

Теперь, когда количество людей в замке временно начало превышать количество вампиров, графу настоятельно требовалось пересмотреть затраты на такие статьи расходов, как еда, дрова, свечи и прочие бытовые мелочи, необходимые живым и абсолютно не обязательные для мертвых.

*

Герберт вернулся лишь перед рассветом, когда граф уже начал с беспокойством поглядывать на светлеющее с востока небо. Молодой человек попытался сразу же проскользнуть в склеп, очевидно, надеясь, что фон Кролок не почувствует весьма характерных перемен в состоянии сына, однако граф его надежды безжалостно разрушил.

— Ну и кто, позволь узнать, это был на сей раз? — поинтересовался он, недовольно рассматривая легкий румянец, проступивший на бледных щеках юноши.

— Клянусь, отец, я не специально! — вместо ответа воскликнул Герберт. — Он был даже не очень вкусный! А уж как от него чесноком несло, я тебе не могу даже передать. Это был акт защиты, и не более. Я возвращался с последней подгонки камзола, и решил часть пути пройти пешком… ты же знаешь…

— Знаю, — фон Кролок понимающе кивнул. — Продолжай.

Перед тем, как спуститься вниз, под землю, он тоже временами любил постоять на крыше замковой башни или прогуляться по окрестностям. Оба они тосковали по недоступному немертвым дневному свету, и предрассветное зарево было единственным временем между ночным мраком и темнотой склепа, когда вампиры могли увидеть солнечные лучи. Издали и ненадолго.

— Он выбежал на меня прямо из-за поворота дороги и тоже, кажется, спешил к замку… я не до конца уверен, но, кажется, это был батюшка фроляйн Шагал. А может, и нет, но явно кто-то из местных. Когда он меня заметил, то, вместо того, чтобы попытаться скрыться, заорал что-то и кинулся! — рассказывал Герберт. — Мне кажется, он от страха совсем обезумел… В общем, все так неожиданно случилось, что я не успел даже понять толком, что к чему, и укусил его. Ну а потом… не пропадать же добру, верно? Все равно он был уже не жилец. Говорю же, акт защиты!

— Ну, разумеется, — холодно согласился фон Кролок. — А то, не ровен час, тебя бы до смерти избили. Ты вполне способен был шагнуть или, на худой конец, просто убить, но нет… это для тебя всегда было слишком простым и скучным решением. Ты, надеюсь, по окончании трапезы не забыл его обезглавить?

— Хм… — неопределенно промычал Герберт, и граф, потирая пальцем висок, мученически прикрыл глаза.

— Ты бросил его просто так, — констатировал он очевидное. — Есть что-то, что ты мог бы сказать в свое оправдание, Герберт?

— Конечно! — тут же заверил отца молодой человек — Во-первых, ты и сам знаешь, как после еды сознание мутится, и ты чувствуешь себя, словно пьяный. А во-вторых, рассвет уже тогда был слишком близко, я торопился.

— Пары секунд на то, чтобы просто оторвать ему голову, у тебя, естественно, не нашлось, — сказал граф, ощущая, как медленно начинает наливаться ледяным свинцом его собственное тело и чувствуя, как инстинкты начинают неодолимо брать верх над умирающим разумом. А это значило, что у фон Кролока уже не оставалось шансов исправить ошибку сына прямо сейчас.

— А отмываться после этого я когда, по-твоему, должен был бы? — возмущенно возразил молодой человек. — Или, хочешь сказать, это приемлемо — завалиться спать заляпанным кровью?! Еще чего!

— Настанет день, Герберт, когда я отвинчу твою собственную, очевидно, пустую голову, благоразумия в которой меньше, чем воды в пересохшем колодце. И тем самым избавлю себя и этот мир от множества проблем. Марш в склеп сейчас же, видеть тебя не желаю.

— Ну, учитывая, что ты тоже туда идешь… — протянул Герберт, но, заметив, как судорожно дернулась верхняя губа отца, приоткрывая взгляду заметно удлинившиеся клыки, почел за лучшее шагнуть в вышеозначенный склеп прямо из холла, не утруждая себя спуском по лестнице.

========== Упорный в борьбе ==========

Спать Нази легла, когда за окном уже отчетливо начал заниматься рассвет. Она еще успела немного побродить по коридорам замка, недалеко от своих «покоев», навести порядок в самих комнатах и посидеть у камина с захваченным третьего дня в библиотеке томиком некоего Генри Чарльза Ли, повествующим об истории местного варианта Святой Инквизиции.

Чтение оказалось весьма захватывающим, поскольку роль данного религиозного института в этом мире всерьез отличалась от той, к которой привыкла сама Дарэм, однако сосредоточиться и вникнуть в вопрос как следует ей всерьез мешало вполне ожидаемое дурное самочувствие. Однако Нази не собиралась сдаваться, упорно заставляя себя сосредотачиваться на том, что читала, и попутно делая заметки в молескине (1), любезно переданном в ее пользование фон Кролоком.

Сам хозяин замка этой ночью, очевидно, предпочел заняться какими-то собственными делами, что оказалось для Дарэм на редкость некстати, поскольку хороший собеседник был еще одним средством побыстрее прийти в себя. Герберт тоже мог бы стать для Нази неплохой компанией, поскольку его энергичность в сочетании с абсолютно несвойственным вампирам жизнелюбием, способны были «расшевелить» кого угодно, но именно этой ночью обоих фон Кролоков точно ветром сдуло, а отправляться на их поиски Нази не решилась. Отчасти из опасения, что приступ слабости настигнет ее где-нибудь в коридоре или, хуже того, на лестнице, отчасти потому что бродить по огромному плохо освещенному замку в поисках вампиров, способных в одно мгновение переместиться из одного крыла в другое, даже в нормальном состоянии было занятием бессмысленным.

Дарэм провозилась с книгой до утра, пытаясь уверить себя, что полностью поглощена чтением, и с тоской сознавая, что история Инквизиции — всего лишь оправдание.

Она до последнего ждала графа — вот в чем была настоящая причина ее упорных бдений. Ждала и одновременно боялась, что он действительно явится. Потому что чертов гелиофоб, при всей лживости своей натуры, был прав.

Говорят, что время лечит даже боль утраты. Нази день за днем напоминала себе, что несколько месяцев — слишком малый срок, и все равно не могла поверить, что даже годы, в ее случае, способны что-либо изменить. Должно быть, схожим образом чувствовали себя калеки, лишившиеся рук и ног разом — сломанными, неполноценными, изувеченными.