Неживая, Немертвый
Шрифт:
— Не доверяешь? — граф слегка приподнял брови и, дождавшись короткого кивка, заметил: — Что ж, могу тебя понять. Изволь, фрау Дарэм, но учти, что ответ будет довольно длинным и речь пойдет о времени, далеком от дня сегодняшнего. Однако, позволь спросить, прежде чем мы перейдем к делу. Ты уверена относительно последнего вопроса? Поверь, я не думаю, что ты на самом деле желаешь знать на него ответ.
— Позвольте мне самой решить, Ваше Сиятельство, что именно я желаю знать, — нахмурившись, возразила Дарэм, для которой это было скорее вопросом принципа, нежели любопытства.
— Как угодно, фрау, как угодно. Также я рассчитываю на то, что ты проявишь благоразумие и не станешь меня перебивать. Итак. В сентябре одна тысяча пятьсот семьдесят пятого года в семействе графа Леопольда фон Кролока после четырех неудачных попыток его супруги Анны благополучно разрешиться от бремени, наконец, появился сын. Поначалу младенца приняли за мертворожденного, поскольку тот при появлении на свет не испустил положенного крика, однако, благодаря усилиям лекаря, прочистившего его легкие от
— Как-как они его окрестили? — округлив глаза, переспросила Дарэм и добавила: — Ваше Сиятельство, я очень надеюсь, что вы шутите. Поверьте мне, весьма зло.
— Я предупреждал тебя, Нази, но ты не изволила прислушаться к моему доброму совету, — фон Кролок искривил губы в усмешке и добавил: — Помнится, я просил тебя не перебивать. Впоследствии судьба подарила графу еще двоих сыновей и трех дочерей, не все из которых прожили на свете достаточно, чтобы оставить после себя потомство, однако, насколько мне известно, несколько линий фон Кролоков существуют и поныне, а несколько несут через века следы их крови по женской линии. Впрочем, это уже не имеет к делу никакого отношения. Леопольд занимал не последний чин при Карле Втором из династии Габсбургов, в те времена правящем Внутренней Австрией, так что его наследник, имеющий так называемый «титул учтивости» виконта, в довольно раннем возрасте был представлен ко двору. После смерти Карла в одна тысяча пятьсот девяностом, он продолжил свое становление уже при дворе эрцгерцога Рудольфа Второго Габсбурга, впоследствии застав и восхождение на престол его наследника Маттиаса, пережив, таким образом, трех правителей Австрии и несколько крупных военных кампаний. Карьера его не всегда складывалась легко. Он считался человеком весьма жестким и, порой, жестоким, а также расчетливым и излишне хладнокровным, что крайне удручало тех, кому он закрывал собой дорогу к вершинам. Чтобы понять, насколько велика была степень их огорчения, довольно сказать, что он пережил около полутора десятков покушений на свою жизнь, пять из которых едва не увенчались успехом. Несмотря на старания общества, к моменту своей смерти он сумел добиться того, что род фон Кролоков занял не последнее место в дюжине самых влиятельных австрийских фамилий, — в голосе графа на долю секунды отчетливо проскользнула гордость. — Каким он был? Что ж, можно сказать, что это был полностью человек своей эпохи, привыкший как к придворным интригам, так и к кровопролитным сражениям на поле боя. В возрасте двадцати неполных лет он благополнучно женился на дочери графа Герберштайна Марии, подарившей ему четверых детей — троих сыновей и дочь.
— По любви женился? — уточнила немного пришедшая в себя Дарэм, решив затолкать как можно глубже ответ графа на вопрос о его имени и не вспоминать о нем, по возможности, никогда.
— Любви? — фон Кролок с коротким смешком покачал головой. — Разумеется, нет, любезная фрау. Последнее, на что обращали внимание при заключении брака в те времена, это любовь. Она могла сопровождать семейные союзы, а могла так никогда и не возникнуть между супругами, но определяющим всегда был вопрос целесообразности и выгоды. Насколько мне известно, по крайней мере, в нашем мире, положение вещей с тех пор существенно не изменилось. В частности, наследник Леопольда свою жену не любил никогда, и она отвечала ему взаимностью, однако они, пожалуй, неплохо понимали друг друга, и в целом это был весьма крепкий союз. Он временами изменял ей, она — ему, но общество тогда смотрело на подобное с пониманием, если только интрижки супругов не становились достоянием гласности. Любовь, настоящая и, по сути своей, первая за всю жизнь, пришла к нему примерно за год до гибели, в лице девятнадцатилетней дочери виконта Клемена, которую он повстречал на одном из балов в Вене. Эти странные, в чем-то весьма болезненные отношения не могли иметь никакого логического продолжения, он был для нее слишком стар, хотя Элиза никогда не признала бы этого, у него была семья, ее же ожидал выгодный брак. Их роман продлился целых одиннадцать месяцев. Июльской ночью тысяча шестьсот тринадцатого года он умер неподалеку от этих мест, на тракте, ведущем из Салонты в Аюд, в окрестностях которого жила его возлюбленная.
— Надо полагать, повстречался с вампиром? — осторожно спросила Нази, когда фон Кролок надолго замолчал, постукивая пальцами по подлокотнику собственного кресла, явно ушедший глубоко в какие-то свои, одному ему ведомые размышления.
— Именно, — граф бросил на Нази короткий взгляд и каким-то неловким движением потрогал собственное, перетянутое шейным платком горло. — Впрочем, для него это был вовсе не вампир, а молодая, кое-как одетая в дорогое платье женщина, бредущая вдоль обочины и едва ли не кинувшаяся под копыта его коня с просьбами о помощи. Пришлось остановиться хотя бы для того, чтобы не затоптать несчастную, что и стало последней его ошибкой. Легкость, с которой она опрокинула на землю мужчину вдвое крупнее себя, была поразительна. А затем… что ж, затем она вцепилась ему в горло, разорвав клыками гортань и, утолив жажду, бросила умирать там же, на обочине дороги. Умирал он скверно и, по его ощущениям, довольно долго… хотя, возможно, эти несколько минут просто растянулись в его восприятии в часы, мне трудно судить. Очнулся он незадолго до полуночи, абсолютно целый, разве что залитый собственной кровью, и отправился дальше, поскольку единственное, что он точно помнил, так это то, что он должен успеть в Аюд, где его ждали и, увы,
дождались, — фон Кролок мрачно усмехнулся. — Элиза умерла быстро. Быстрее, чем он успел осознать, что произошло. Ему отчаянно хотелось тепла, фрау Дарэм, всего лишь снова почувствовать себя живым, но по его рукам текла только кровь. И ее оказалось недостаточно. Впрочем, ее никогда не бывает достаточно.— А что случилось потом? — Нази слегка подалась вперед, вглядываясь в застывшее, точно посмертная маска, лицо своего собеседника.
— Потом?… — отчужденно переспросил граф. — Потом он обезглавил убитую им Элизу, поскольку в его времена вампиры были отнюдь не сказкой, и даже селяне знали, что стоит делать с жертвой носферату. Он похоронил ее тело на опушке леса незадолго до рассвета и, вернувшись в охотничий домик, в котором было назначено их свидание, укрылся от дневного света в земляном подполе, чтобы потом отправиться на поиски того, кто его обратил. Он искал несколько ночей, начав с того места, где повстречал вампиршу, и поиски привели его к замку, в котором мы сейчас находимся. Разумеется, его появление почувствовали и приняли графа как еще одного члена общины. В замке обитало семеро немертвых, еще около пяти десятков были рассеяны по окрестностям. Наследник Леопольда «прожил» здесь несколько лет, обучаясь управлять доставшимися ему возможностями и выжидая подходящего момента… Вампиры были стары, уверены в себе и своих силах. Годы в их обществе давались трудно, но ждать граф умел, этому он научился еще при жизни. Зимой одна тысяча шестьсот двадцать первого года, когда его окончательно «приняли в семью», он убил всех семерых, начав с обратившей его Кристины. В те годы священная война против немертвых уже набрала воистину угрожающие масштабы. Стало абсолютно очевидно, что еще каких-то пять лет — и она докатится до этих глухих лесов, так что граф предложил оставшейся общине сделку, условия которой тебе прекрасно известны.
— С трудом верится, что они так просто согласились на подобное, — с сомнением протянула Дарэм, вызвав у графа едкую, холодную улыбку.
— Они и не согласились, — он покачал головой и, отвлекшись, наконец, от обезличенного повествования, на протяжении которого рассказывал о себе так, словно речь шла о ком-то постороннем, бесстрастно заметил: — Однако, я умею быть убедительным, Нази. А еще я потратил много усилий, чтобы изучить их привычки и повадки, в то время, как они сами не слишком-то интересовались моим существованием. Когда община за год моими усилиями сократилась на четверть, я сделал им предложение снова. А когда, спустя еще полгода, из сорока девяти вампиров в окрестностях осталось лишь двадцать семь — еще раз.
— То есть, вы убивали вампиров, — уточнила женщина, которая такого поворота событий никак не ожидала.
— Люди ведь убивают других людей, не так ли? — откликнулся фон Кролок. — Почему же ты отказываешь вампирам в возможности убивать других вампиров? Они, разумеется, пытались прервать мое существование, однако способность к объединению усилий нам не свойственна, полагаю, ты это прекрасно знаешь. Все мы, до последнего, остаемся эгоистами, заботящимися лишь о себе, так что, при должной сноровке, мне не составляло особого труда избавляться от них поодиночке. А уж жалости при этом я испытывал, поверь, гораздо меньше, чем к той же фроляйн Шагал. Я не намерен был окончить свои дни в руках ставленников Инквизиции, так что почел за лучшее предпринять некие меры для обеспечения собственного благополучия.
— И вы никогда не хотели… просто умереть? — вполне искренне спросила Дарэм, передернув плечами. Почему-то ей легко оказалось представить графа фон Кролока, месяц за месяцем методично отрывающего головы собственным «соплеменникам». До тех пор, пока они не сделали то, чего он хотел.
— В мое время вампиры считались существами, которых ждет геенна огненная, так что я, став одним из подобных существ, отнюдь не торопился столкнуться с собственным посмертием, Нази. К тому же я привык во всем идти до конца, а что есть самоубийство, как не попытка избежать возникших перед тобой трудностей? — фон Кролок неторопливо поднялся со своего места и принялся расхаживать по комнате у женщины за спиной, так что теперь Дарэм не видела его и лишь слышала шорох тяжелых складок его плаща. — Так что же, дорогая моя фрау, вы удовлетворены моими ответами или желаете знать что-то еще?
— А ваша семья? Что стало с ней? — спросила Нази, понимая, что ей потребуется немалое количество времени, чтобы переварить и как-то уложить в голове всю информацию, которую столь щедро выплеснул на нее граф.
— Насколько мне известно, Мария скончалась спустя лет десять после моей смерти, дети наши выросли, и каждый прожил вполне неплохую жизнь, оставив после себя потомков. Фон Кролоки в австрийской части империи и поныне вполне почитаемы, но ко мне это не имеет ровным счетом никакого отношения. Я никогда не возвращался в места, где жил, поскольку мертвецам среди живых, по моему мнению, не место, даже если мертвец этот прекрасно себя осознает и, можно сказать, сносно себя чувствует. Я с самого начала предпочитал, чтобы моя родня считала меня полноценно умершим, а не… как это ты выразилась? Ах да, «нежитью высшего порядка».
— Это все мне вполне понятно, — Нази кивнула. — Если и есть что-то, чего я так и не смогла из вашего рассказа уловить, Ваше Сиятельство, так это то, каким образом вы вообще сумели контролировать собственный голод. Я всегда была убеждена, что это невозможно…
— Здесь все куда проще, чем тебе кажется, Нази, — начал фон Кролок, но был бесцеремонно прерван появлением в комнате еще более, чем обычно, взъерошенного и явно чем-то взволнованного Куколя.
— Ыые, аер! — с порога заявил он, после чего, обернувшись к Дарэм, добавил: — Афуе, фау.