Неживая, Немертвый

И сколько же злой иронии было в том, что это чувство моральной искалеченности оказался способным приглушить трехсотлетний вампир — существо, которое, с точки зрения некромантов, не заслуживало ничего, кроме незамедлительного уничтожения.

Нази отчаянно хотелось верить, что все дело тут в пресловутых «чарах», сплетенных настолько тонко, что она попросту не способна оказалась распознать их разрушительного влияния на собственный разум. Но где-то в самой глубине ее души прочно угнездилась уверенность — менталистика тут абсолютно ни при чем.

Будучи обладателем весьма острого ума и богатого опыта, фон Кролок, ко всему прочему, являлся носителем кардинально иного мировоззрения, знакомство с которым приоткрывало перед Дарэм мир, лежащий по ту сторону баррикад, давно и надежно возведенных между настоящими и бывшими людьми.

И в этом вывернутом наизнанку мировоззрении, к своему вящему изумлению, Нази находила некую неумолимую логику.

Граф не пытался отрицать того, кем он является, не старался оправдать совершаемых им поступков, не приукрашивал всей извращенной неприглядности того существования, которое он вел. Словно за века недожизни он сумел принять собственную природу, досконально изучить ее, упорядочить, установив некие границы и — что больше всего поражало Дарэм — подобие моральных норм.

Зло, полностью признавшее себя злом — это не могло вызывать ничего, кроме отвращения, но вместо этого Нази чувствовала, скорее, уважение.

Возможно, потому что в этом мире, где вампиры и вправду находились на вершине пищевой цепи, фон Кролок волен был плевать абсолютно на любые неугодные ему условности — однако предпочел этой безграничной свободе весьма жесткие и неудобные для подобного существа рамки. Проявляя при этом такую силу духа, что Дарэм, помимо уважения, невольно проникалась к нему еще и неким подобием восхищения.

Мучительная жажда крови была постоянным спутником каждого вампира — ее можно было лишь на время приглушить, но не утолить до конца. Так что носферату, будучи заложниками этой гремучей смеси из жизненной потребности и наркотической зависимости, убивали регулярно и помногу, предпочитая скорее менять территорию охоты, нежели умерить аппетиты. Граф фон Кролок, если верить его же собственным словам, терпел эту жажду месяцами и, чем больше Дарэм узнавала, тем отчетливее у нее складывалось ощущение, что граф, обладая способностями, многократно превосходящими возможности живущих вокруг него смертных, упрямо пытался быть человеком, намеренно усложняя собственное существование.

Это упорное нежелание считаться даже с законами реальности Нази было прекрасно знакомо. К той же странной породе личностей относился и герр Дарэм, «невозможно» для которого было понятием, применимым к кому угодно, только не к нему самому.

Это не должно было работать, но все равно срабатывало.

Непрошибаемая уверенность и феноменальное наплевательство на все, кроме собственных убеждений, были свойственны людям, подобным Винсенту или все тому же фон Кролоку, создавая вокруг них некое силовое поле, при столкновении с которым, казалось, гнется объективная действительность.

Вот только Винсент был некромантом — человеком, в каком-то смысле, добровольно отдающим по кускам свою жизнь ради того, чтобы могли жить другие. Фон Кролок, в свою очередь, был вампиром — существом, которое, пускай весьма выборочно, но все-таки отбирало чужую жизнь ради того, чтобы «жить» самому. И всякий раз, проводя между ними параллели или ловя себя на абсолютно неуместной симпатии по отношению к графу, Нази чувствовала себя предательницей. Как в общечеловеческом, так и в профессиональном смысле.

С этими невеселыми мыслями Дарэм и провалилась на рассвете в тяжелый, беспокойный сон, чтобы спустя несколько часов быть разбуженной переливами звонкого голоска фроляйн Шагал.

— Нази! — увидев, что ее усилия увенчались успехом, и Дарэм все-таки проснулась, Сара расплылась в счастливой улыбке. — Прости, что разбудила, но уже почти полдень… а мне ужасно хотелось тебя увидеть! Я очень волновалась, когда ты пропала, да еще и не попрощавшись, и Магда волновалась тоже! Могла бы и сказать, что уезжаешь…

— Почти полдень, — простонала Нази, путем нехитрых подсчетов определив, что проспать ей удалось никак не больше четырех часов, после чего, наконец, сфокусировала взгляд на стоящей в изножье кровати девушке. — И тебе здравствуй. Честно говоря, я сама понятия не имела, что куда-то собираюсь, так что свои упреки прибереги для Их Сиятельства, который меня сюда притащил.

— Притащил? — искренне изумилась Сара. — Граф сказал, что тебе нужна была помощь…

— Вот он и помог, — констатировала Дарэм, потирая лицо руками, чтобы скорее прогнать сонливость. — Он, знаешь ли, тот еще филантроп… если копнуть поглубже.

— Филантроп? — фроляйн Шагал с нарастающим беспокойством вгляделась в лицо своей собеседницы. — Как ты себя чувствуешь? У тебя очень больной вид… не стоило мне все-таки будить тебя, но я не знала, что тебе все еще нездоровится.

— Здоровье мне может уже не пригодиться… — пробормотала Нази, и без того безрадостное настроение которой от вида Сары начало портиться еще сильнее. Что ж, она с самого начала знала, к чему все идет, не так ли? — Филантроп — это человек, который безвозмездно помогает нуждающимся. Ты ночью пришла?

— Да. Только я не пришла, я… — Сара сделала витиеватый жест рукой и со смешком призналась: — Ты будешь смеяться, Нази, но я понятия не имею, как сюда попала. В один миг я стояла около дома, а потом граф обнял меня, и вот я уже здесь! ЧуднО, правда?

— И тебя это не беспокоит? — Нази почти не сомневалась, что Сару Шагал сейчас всерьез не взволновала бы и весть о немедленном наступлении апокалипсиса, не говоря уже о более мелких неприятностях. Даже хмурясь, она каким-то загадочным образом ухитрялась сиять от переполняющего ее счастья, и эти симптомы были Дарэм печально знакомы. — Садись. Можешь в кресло, а можешь прямо на кровать.

— А почему меня это должно беспокоить? — Сара опустилась на край постели, бережно расправив складки ярко-синего, украшенного кружевом платья, и Дарэм постаралась не думать о том, какая участь постигла его предыдущую хозяйку. — Это ведь так удивительно, Нази — настоящее волшебство, как в сказках. Я столько лет мечтала об этом… о том, что появится, наконец, кто-то, кто заберет меня из дома, и тогда жизнь начнется уже по-настоящему! И он пришел за мной, так что теперь все будет просто чудесно, потому что иначе и быть не может. Мне даже кажется… точнее, нет, я уверена, что именно таким я его все эти годы себе и представляла… — взгляд фроляйн Шагал подернулся мечтательной пеленой, и она прерывисто вздохнула. — Я сразу поняла, что это он, Нази.