О чем поет вереск
Шрифт:
— Как такое возможно? Ведь волки привязаны к своим близким?
— Родившись совершенно белым, Джаред одним своим видом напоминал Мэрвину о его роковой ошибке, а именем — об отрекшемся от него отце.
*
— Отец? — недоуменно поворачивает голову Мидир на стук в дверь.
Мотает головой, стряхивая дрему. Отец в башне, Мэллин «ушел погулять» в Верхнем, Мэрвин должен был вернуться, но все не едет и не едет. Кто же стучит?
Кромешная тьма. Лампы Мидир не любит, свечи погасли, но хватает запаха — король. Один. Ночью. Зачем?
Принц
— Что с Мэрвином?
— Сынок, пришло время, — голос отца ровен и глух сверх обычного. Спросонья Мидиру кажется, что говорит механес, переодетый в короля.
— Я не понимаю…
— Я передам тебе власть. Готовься к коронации. Красного дракона тебе зачтут за необходимый подвиг. Хоть для чего-то сгодится смерть Киринна и твоя глупая отвага.
— Что? Подожди, а Мэрвин?.. Что с ним?! Почему он не приехал с тобой? Он. погиб?
— Лучше бы он погиб. Не смей никогда больше произносить его имя, — монотонно выговаривает отец. — Теперь у меня двое сыновей. Вернее, один.
— Да что же произошло? — Мидир поспешно хватается за одежду.
Ослушаться нельзя. Спорить невозможно.
— Поторопись.
Мидир собирает снег с подоконника, протирает лицо. В свете мертвой луны, прикрытой облаками, словно саваном, снег больше походит на серую грязь Долгих озер…
Отец ушел беззвучно. Появился лишь на коронации, а затем закрылся в башне. Тогда в первый раз волчий король ощутил настоящий ужас — ужас одиночества, неизбывного и беспощадного.
И когда Мэллин объявился спустя двадцать лет, Мидир первым делом запер брата в его же покоях.
*
— Я не могу так, — вздыхает Мэллин через запертую дверь. — Выпусти меня уже! Я как в тюрьме!
— Не можешь «так»? А как ты можешь?! — срывается Мидир. — Ты, принц Дома Волка — мой брат! — пропал в своем Верхнем на двадцать лет!
— Я предупреди-и-ил! — подвывает младший.
— Предупредил он! «Расписываюсь в своем несовершенстве, пойду погулять, Мэллин»? Несомненно, мне полегчало! На меня тут свалилась корона. Ко-ро-на! Мэрвин ушел, отец…
— Ну Мидир, я честно!.. Я понятия не имел, что тут у вас произошло!
— «У вас», да?! «У вас»! Вы там веселитесь с братом, а я…
— Мидир, я не видел его! Я даже не знал, что он ушел!
— Ненавижу! — как ярость с королевской руки, срывается злое, неправильное слово.
— Мидир, ну ты что, Мидир! Ну скажи, что ты шутишь! — о дверь шлепаются обе раскрытые ладони. — Выпусти меня наконец!
— Ты опять уйдешь!
— Потому что ты держишь меня так крепко, что я задыхаюсь!
— Я не могу — не могу! — потерять еще и тебя!
Теперь створке достается с другой стороны с особой злостью. Мидир трет окровавленные костяшки.
— А я тут себя теряю, — показывается в образовавшейся дырке серый раскосый глаз Мэллина.
— А я сломаю тебе руку, лишу магии, и ты проведешь дома хотя бы месяц, — холодно, как отец или старший брат, произносит Мидир.
— О, чудесное решение, мой король! Дом, милый
Дом! Как мне тебя не хватало! Век бы не возвращаться!Судя по звуку, младший брат сползает на пол и стучится головой о многострадальную дверь…
***
— От старшего шли письма, много писем, — вновь продолжил волчий король. — Мэллин появился, а Мэрвина я больше так ни разу и не видел после его разрыва с отцом.
Мидир закрыл глаза. Память о брате навалилась камнями волчьего Дома, сдавила грудь. Воспоминания опять на время превратились в реальность, жгли тело, рвали душу когтями неукрощенного зверя.
— Неужели они так и не помирились?
— Нет. Мэрвин пал жертвой политических игр за трон галатов. Я не спас его.
— Мэрвин погиб… И ты винишь себя столько лет. Почему?
— Потому что брат не позвал меня на помощь, когда оказался в лапах врагов, и погиб вместе с женой. Мне удалось вытащить только Джареда.
— Ты не виноват в их жизни и смерти. Каждый сам выбирает свою дорогу и попутчиков. Мэрвин сделал свой выбор, ты — свой. Дай покой призракам прошлого.
Вина накатила вновь, кромсая не хуже живых кристаллов неблагого моря, что сами вгрызаются в плоть и неостановимо доходят до сердца.
Прохладные ладони Этайн легли на виски, в голосе, в неразборчивых утешениях слышалась ставшая уже привычной забота и любовь.
— Я не спас Мэрвина! — прорычал Мидир.
— Может, он, как неблагие, не хотел быть спасенным? Ты спас Джареда, — губы Этайн коснулись его губ, ее руки гладили его спину. — И он стал твоим волком и советником. Ты смог многое! А кто был советником до него?
Этайн, как обычно, знала, когда и что говорить.
— Одна подлая шавка, советник моего отца. Он возжаждал корону Благого двора и оговорил белых волков. Я был молод, я был просто слеп! А он стравливал нас друг с другом и вносил смуту в Дом Волка.
— Мне кажется или он плохо кончил?
— Его я убил сам, — хрипло произнес волчий король и сильнее прижал к себе вздрогнувшую Этайн.
— Как хорошо, что король не до конца убил в тебе человека.
— Я не человек, Этайн, — не стал прятаться за слова Мидир.
— Ты понял меня… — прошептала она. — Соблюдать все заветы и нарушать все правила… Какие же разные у тебя братья!
— Теперь, зная мою семью, ты будешь меньше любить меня, моя красавица?
— Мидир! — встрепенулась Этайн. — Как ты можешь?! Наоборот, я, наоборот… — оторвалась от него, закрыла лицо ладонями. — Выходит, земные женщины несут вам лишь боль и смерть?
— Любовь, Этайн, — он поймал ее пальцы своими, притянул к губам. — Но, видимо, она и правда рождается только через боль.
Он не обманывал: просто сердце ощутимо ныло, непривычно и сладко.
Мидир шевельнулся, отодвигая от себя Этайн и странные мысли. Лежащая рядом накидка сползла, и взгляд волчьего короля привлекли два фолианта.
— «Слово Благого двора», «Нравы и обычаи королевских волков»! Кто дал их тебе?
— Я попросила Джареда, а он был так добр, что принес из библиотеки. Он всегда вежлив и внимателен, но сегодня он словно растерял всю свою настороженность.