Очерк о родном крае
Шрифт:
Сделалось грустно: вроде и не ребенок уже.
– Мам, я все равно пойду.
– Марек!
– Мам, - он взял ее ладони в свои, - я и так двенадцать лет прятался. Я чувствую, что мне хватит уже, как страусу.
Пальцы мамы трепетали, оглаживая его костяшки. Марек ощущал, как страх в ней борется с гордостью.
Ах, Марек мой!
– Какой ты боец?
– А я и не собираюсь, - понизил голос он.
– Я же журналист. Разведчик. Для 'натовцев' почти свой.
– Штирлиц!
– раздалось от двери.
– Диночка!
– вскочила мама.
Дина,
– Садись.
Дина села, не сразу отцепившись от Марекова плеча. Короткий стон сорвался с ее губ. Зажмурившись, она с шумом втянула воздух. За ночь отек слева подспал, и лицо Дины, фиолетово-желтое, в темных пятнах, сделалось почти симметричным.
– Я чайку сейчас, Диночка, - засуетилась мама.
Марек смотрел, как Дина, сутулясь, дышит в стол. Ему показалось, что она мерзнет.
– Да, чаю...
Ее пальцы дотянулись и скомкали салфетку. От этого простого жеста повеяло такой жуткой, черной ненавистью к тому, кого она представила на месте салфетки, что Марек вздрогнул.
Неожиданно они встретились глазами.
– Не пускаете его?
– глухо произнесла Дина.
– И правильно. Штирлицев нам не хватало еще. Я бы тоже не пустила.
Она запахнулась в одеяло, на миг оголив шею, на которой чернели отпечатки чьих-то пальцев, и страдальчески скривилась. Впрочем, слабость проявилась лишь на долю секунды, затем лицо ее вновь сделалось замкнутым и усталым.
– Я должен, - сказал Марек.
Дина качнулась на стуле.
– Возможно. Андрей лучше в этом разбирался. Он как скажет...
Она слабо улыбнулась, вспоминая. Марек улыбнулся за ней. У него возникло вдруг стойкое ощущение, что брат жив. Просто вышел. Или должен вот-вот прийти с работы. Сейчас хлопнет дверь...
– А мне в его смерть не верится, - сказала Дина в унисон его мыслям.
– Вообще во вчера не верится. Все это сон. Кошмар. Я скоро проснусь.
– Это и хорошо, - успокоительно-мягко проговорила мама. Она поставила перед девушкой чашку с чаем, подтянула еще один стул.
– Выпей и поспи еще.
– Не хочу, - сказала Дина.
– Надо, Диночка.
– Татьяна Сергеевна... Мам Таня...
Дина склонилась к маме.
– Диночка.
Долгий судорожный вздох, и они зарыдали по любимому и по сыну, ища друг у друга поддержки и облегчения. Где-то внутри у Марека, дрожа от напряжения, скручивалась и скручивалась пружина.
– Извините.
Он воспользовался моментом и поспешно выбрался в прихожую. Ему обязательно... с Пристли или с кем-то из долбанного миротворческого штаба... Чтобы хотя бы тело выдали...
Пальцы смахнули непрошеную слезинку. Собраться! Его действия? Его действия просты. Добиться встречи, пригрозить ублюдкам статьей и оглаской тех порядков, которые заведены в контингенте.
И видео!
У вешалки Марек внезапно сообразил, что плащ, которым вчера Дима и Свиблов пытались прикрыть наготу Дины и, соответственно, плащ,
который сейчас на ней под одеялом, - это его плащ.Что ж, не страшно. Пиджак от костюма вполне сойдет за верхнюю одежду. Лето все-таки, не жара, но лето. И вообще это не важно.
Он сходил в большую комнату за пиджаком. Две женщины, кажется, из той троицы, что ночью чистила картофель и лук, сидели там, одинаково подперев кулаками щеки и уставясь в стену над выключенным телевизором. С появлением Марека у них появился новый объект внимания. Пока он копался в своих вещах и собирал документы, их взгляды ползали по нему, как насекомые - любопытные, но безобидные.
– Извините, - сказал им Марек, подхватив сумку.
Пиджак - на предплечье. Документы - во внутренний карман. Не попрощаться он не смог, скрипнул кухонной дверью.
– Мам, я вернусь.
– Марек...
В голосе не было запрета, только упрек. Вскинулись пальцы - мама перекрестила Марека, будто накладывала стежки. Ото лба до пупка и слева направо. Так и ходи.
Небо хмурилось.
В воздухе чудилась предгрозовая муть, напряжение и лиственный шелест. Порывами налетал ветер.
Марек одел пиджак.
Улица была пуста. Если бы Марека попросили подобрать эпитеты, выражающие состояние этой пустоты, он связал бы ее с тревогой и затаенной болью. За окнами мерещились силуэты, застывшие в ожидании сигнала. Прозвучит он - и дома лопнут по ширине подъездов, меча людей наружу, будто икру.
– Дядя Марк!
Вынырнув из какой-то щели, к нему подбежал мальчишка, командир из песочницы, выразивший Мареку при знакомстве свое неудовольствие от заграничного имени. Штанины брюк его были закатаны выше колен.
– Славка?
Мальчишка вытянулся перед Мареком.
– А дядю Андрея, правда, убили?
Соврать в настороженные серые глаза Марек не смог.
– Да.
– Натовцы?
– Патруль.
– Ненавижу!
– выдохнул мальчишка, сжав кулаки и становясь похожим на Мальчиша-Кибальчиша из сказки.
Он развернулся.
– Погоди, - сказал Марек, глядя на босые ноги Славки.
– Вы что, за забор пошли?
– А это не ваше дело!
– Славка!
– крикнул Марек.
Но мальчишка уже скрылся под навесом и, кажется, юркнул за дощатую стенку с поленницей. У бетонных блоков растерянно топталась полная женщина в длиннополой куртке. Выйти наружу она не могла - путь ей преграждали барьер и двое солдат в темной натовской форме. За спинами их стоял 'Хамви' с нацеленным в сторону домов пулеметом.
– Что здесь?
– спросил Марек.
– Не пускают, - со вздохом ответила женщина.
– Почему?
– Так боятся.
– Вас?
– Видимо, и меня. Никого не пускают.
– Эй!
– Марек просунулся над заградительным щитом.
– Я хочу выйти!
Один из солдат, лениво повернув голову, показал ему средний палец.
– F...ck off. Get out.
Марек вытащил карточки документов.
– 'European Daily Report'! I'm a reporter!
Солдат отлепился от стены.