Одного поля ягоды

Гермиона сама возьмёт на себя роль целительницы, дополнительного дуэлиста или историка, в зависимости от потребности ситуации. Но она решила, что все должны взять с собой по бутылочке бадьяна, рулону бинтов и по пузырьку крововосполняющего и обезболивающего зелья. Она также решила, не советуясь с ним, что если кто-то пострадает настолько, что это нельзя будет вылечить с помощью первой помощи в полевых условиях, они откажутся от миссии и посетят больничное крыло Хогвартса.

— А что, если это Нотт? — сказал Том.

— Что, если это я? — настаивала Гермиона.

— Ты важнее!

Губы Гермиона сжались от неодобрения:

— Том!

— Ты помогла мне, когда мне это было необходимо, — сказал Том, — и я этого никогда не забуду. Но мы оба знаем, что Нотт никогда не сделает того же для нас, если только для него там не будет выгоды.

— Так будет правильно, — твердо сказала Гермиона, и, услышав это, Том быстро отказался от своих аргументов. Когда Гермиона использовала слова «Правильно» и «Неправильно», это было признаком того, что никакая логика не могла изменить её мнение. Только обращение к эмоциям могло повлиять на неё в тот момент, что было утомительно для Тома. Ему пришлось заставить себя почувствовать сочувствие, чтобы построить аргумент с этой точки зрения.

Подготовка, разделение обязанностей, лётная подготовка: эти занятия заняли последние недели летних каникул. Это были серьёзные, насыщенные проекты, которым они могли уделить своё время и внимание, вместо того чтобы рассуждать, что лежало в Комнате, — помимо тайны монстра Салазара Слизерина, какие сокровища Слизерин спрятал, чтобы помочь своим ученикам продолжить его великую работу?

Том заметил, что единственное, к чему Гермиона не подготовилась заранее, — это раздел добычи. Возможно, было слишком много надежд на то, что будет что-то ценное в Комнате, или, возможно, это вызвало бы слишком много разногласий в рядах, потому что она знала, что Том немедленно будет возражать против предоставления всем равных долей (включая часть для Хогвартса!), или вообще чего угодно, что не отдало бы наибольшую долю приза Тому Риддлу, которого он считал самым незаменимым членом их группы.

Дни проносились мимо, и вскоре конец августа уже приближался к ним. Со всеми их успехами в обучении полётам на ковре, произнесении заклинаний, пока кто-то другой летал на ковре, и их отрепетированными оправданиями перед любым из старост или учителей, который мог встретить их в туалете для девочек во время вечерних патрулей, получить значки старосты школы школьной совой за две недели до учебного года было чем-то непримечательным.

Значок Гермионы был с синей эмалью, а Тома — с зелёной, но они не сильно отличались от их значков старост, и никто из них не упомянул этого Риддлам, которые свыклись с присутствием Гермионы, и начали видеть её частью своей семьи, к худу ли, к добру ли. Они даже начали оттаивать по отношению к Нотту, который стал захаживать в Усадьбу Риддлов два раза в неделю или чаще на протяжении каникул, принося с собой символические подарки с каждым визитом: бутылки ягодного вина и сладкие кордиалы{?}[Сладкий ликёр из фруктов, ягод или трав, нечто схожее с настойкой] из семейного погреба, половину окорока копчёной оленины, застреленной его отцом прошлой осенью, пучок шёлковых ниток из швейной мастерской его матери, чтобы миссис Риддл могла использовать их в своих вышиваниях.

Для Риддлов это подтвердило их предположение, что Нотт был из «хорошей семьи», если его чёткой речи и хорошо сшитой одежды не было достаточно, чтобы их убедить. Они были довольны — и в некоторой мере испытывали облегчение, как Том заметил по форме и образу их мыслей, — что, хотя их внук родился у деревенской потаскухи и был воспитан побирушками в Лондоне, они не испортили его, доказав, что он способен отличать подходящее общение от нежелательного влияния.

(Подслушав один из частных разговоров своих бабушки и дедушки, Тому не понравилось, что они считают происхождение Гермионы «номинально респектабельным, но, по крайней мере, её отец — врач — представь, если бы он был торговцем!». Но Том согласился с их мнением, что стандарты в наши дни упали, и нужно пользоваться тем, что дают).

— Это такой вульгарный способ купить чьё-то расположение, — пробормотал Том Гермионе, увидев, как Нотт преподносит миссис Риддл большой кувшин мёда с пасеки поместья. Ему вспомнилось, как бабушка осыпала его подарками летом перед шестым годом обучения.

— Думаю, это мило, что они нашли общий язык, — сказала Гермиона, улыбаясь и поднимая свой бокал, чтобы налить ещё немного кордиала из крыжовника, который, как сообщил им Нотт, был приготовлен слугами по многовековому семейному рецепту.

— За мой счёт! — прошипел Том, которого выводило из себя, что всякий раз, когда миссис Риддл называла его «Томми», Нотт бросал на него взгляд и ухмылялся.

— Не всё вертится вокруг тебя, Том.

— Она показала ему семейную портретную галерею на прошлой неделе. На следующей неделе будет фотоальбом! — весьма разгневанно сказал Том. Мать Гермионы и миссис Риддл, воркующие над его детскими фотографиями, не были воспоминаниями, которые легко забыть.

Том утаскивал Нотта всякий раз, когда видел, что мальчик слишком интимно сходился с Риддлами, и заставлял Нотта уйти, прежде чем они смогли бы пригласить его остаться на ужин.

Когда наступил сентябрь, Том не удивился, увидев Нотта в отдельном купе «Хогвартс-экспресса» за несколько часов до отбытия из Лондона. Было так рано, что паровой двигатель был холодным, камины, подключённые к сети, не были разожжены, а на платформе не было студентов. Но это не остановило Нотта от большого представления по запиранию двери купе, вызову заглушающих заклинаний и зашторивания окон — ведь единственное зашторенное окно в целом вагоне открытых не говорит о подозрительном поведении.

— Сегодня ночью, — зловеще сказал Нотт, по очереди встречаясь с каждым из них взглядом.

— Мы не можем! — сказала Гермиона. — Нам надо произнести приветственную речь для первокурсников в Общей гостиной после пира, а потом Слагхорн позвал нас к себе в кабинет, чтобы выпить и поздравить нас.

— Мы найдём способ улизнуть, — заверил Том. — Ты написала речь на карточках. Передай их Фицпатрику, он бесполезен во всём, кроме следования указаниям. Я произнесу свою речь, а Орион Блэк возьмётся за экскурсию для перваков. Им одиннадцать лет, не малыши. Они обязаны знать, как смывать туалет и мыться самостоятельно, а если они не умеют, Орион достаточно смышлёный, чтобы объяснить им. Это будет хорошей практикой для него, потому что он не может не выиграть в следующем году — Слагги столько раз подряд выбирал старост школы, что весь Совет должен быть настроен в его пользу.

— А выпивка со Слагхорном?

— Я объясню ему, что мы уже наметили планы друг с другом, — сказал Том. — Он будет знать, как дорисовать картину.

— Не уверена, что я хочу, чтобы он рисовал эту картину.

— Верь мне, Гермиона, — это сработает.

— Здесь проблема не в этом…

— Тогда к чему сомнения? — спросил Том. — Не говори мне, что ты резко передумала.

— Я-я не передумала, — быстро сказала Гермиона. — Это просто нервы. Люди будут говорить о нас, Том.

— Люди всегда будут говорить, — сказал Том. — Но они же не распространяют о нас ложь?

Нотт, который завтракал отварными яйцами на тосте со сливочным маслом на протяжении всего их разговора, тихонько прыснул:

— Если что-то и будет распространяться, то это точно не ложь.

Комментарий к Глава 39. Демократия бонус: удалённая сцена ответа Нотта на вопрос о родителях

Брови Нотта нахмурились в недоумении:

— Делать? Ожидается ли, что они что-нибудь делают?

Миссис Риддл надменно фыркнула:

— Я имею в виду — откуда их доход? Да, сравнивать цифры некрасиво — это удел агентов и торговцев, — но совершенно желательно отрицать, что наш образ жизни не лучший, и непрактично притворяться, что он приходит без особого бремени.