Одного поля ягоды

— Ты переживал, что маглы увидят твой плед? — высокомерно спросил Том.

— Это не просто плед, — с придыханием сказал Гермиона, поглаживая одеяло. К его ужасу, она подняла его и потёрла о свою щёку. — Ох! Кажется, я чувствую это! Невероятно!

— Гермиона, ты не знаешь, где он был, — сказал Том, поднимая край пледа и оттягивая его от неё. — Насколько можно судить, Нотт мог годами вытирать об него ноги…

Было странное сопротивление, которое не давало ему убрать одеяло из рук Гермионы, и ещё более странным было, что одеяло начало тянуться обратно, сначала мягко, потом сильнее, пока Том не держал его лишь кончиками пальцев, намотанными на узелки пряжи по краю. Одеяло бесшумно поднялось на фут выше его головы и продолжало подниматься…

Он засунул руку в свой карман. Палочка Нотта всё ещё была там, так же, как и его. Том повернулся, но Нотт сидел на диване, держа руки на коленях и выглядя очень довольным. Он не двигался, не говорил, и не было никаких признаков того, что он делал что-то подозрительное в последнюю минуту.

— Чары такие однородные. Ни одного рывка, — вздохнула Гермиона, поднимая глаза над парящим пледом. Она взглянула на Нотта. — Ты уверен, что он вместит троих людей? Я читала, что лучшие мётлы с трудом выдерживают больше двоих.

— Гоночные мётлы оптимизированы для устойчивости и маневренности, не подъёма, — сказал Нотт. — Ты можешь зачаровать одну, чтобы удержать пятерых, но за это придется заплатить тем, что её снесет с курса лёгким бризом. Летающие ковры, напротив, созданы для плавного движения. Отец купил его маме, когда она стала слишком тяжёлой, чтобы подниматься и спускаться по лестнице, а акушерка сказала ей, что аппарировать опасно.

— Почему они запрещены? — спросила Гермиона. — Они кажутся полезными для волшебников и волшебниц с хрупким здоровьем.

— Министерство начало охоту за зачарованными предметами магловского происхождения, — сказал Нотт. — Хотя это не столько вопрос этики, сколько золота. Они наложили эмбарго на артефакты иностранного производства, чтобы ограничить британских волшебников покупкой мётел британского производства и официальных портключей Министерства. Учитывай, что всё ещё без проблем можно покупать и продавать летающие ковры и зачарованные самовары от других волшебников, но всё труднее и труднее импортировать их из-за границы, особенно с нынешней паранойей обо всём из Европы. Хотя в этом есть и некоторые преимущества: этот ковёр теперь стоит в два раза больше, чем когда за него заплатил отец.

— Интересно, — сказал Том, которого мало заботили законы и правила. В отличие от Гермионы, он не видел в них общественной ценности, только препятствия для своих целей. — Даже если ковёр может удержать троих, как трое туда поместятся? Он крошечный.

— Прижмёмся поближе, как ещё? — ответил Нотт.

— Да, но в таком случае не удастся не касаться друг друга, — сказал Том, состроив гримасу.

— Ты ещё недавно собирался коснуться того мешка высушенных частей тела маглов. И ты хотел посмотреть поближе на мою Руку славы? — заметил Нотт. — В чём проблема?

Том глубокомысленно на него посмотрел.

Гермиона фыркнула и сказала:

— Тебе просто придётся подвинуться, Том. Больше ничего.

Последующие события, к неодобрению Тома, стали напоминать комическую пантомиму.

В попытках определить, как уместить троих людей на небольшом прямоугольнике ткани, не раз случались неловкие телесные контакты: он спотыкался о ноги, наступал на чью-то руку, кто-то наступал на его руку, они стукались головами. В конце концов они пришли к взаимному компромиссу. Никому это не понравилось, но большинство (которое проголосовало против него, когда он заявил, что эта ситуация, какой бы она ни была, не является демократией) согласилось с тем, что оно во много раз лучше, чем первое предложение Тома, в котором он предложил предоставить волшебный ковёр в его полное распоряжение. Гермиона назвала это предложение несправедливым, а Нотт — эгоистичным, и это привело к пятиминутному препирательству, в ходе которого Том, проявляя максимум терпения, пытался объяснить, почему именно он лучше всего подходит для того, чтобы возглавить группу.

Их решением было, что Том сядет впереди ковра, Нотт за ним, уперевшись коленными чашечками в спину Тому, и этому нельзя было помешать. Гермиона сядет между ногами Тома (потому что она была самой маленькой из трёх, а Том был самым высоким с самыми длинными ногами), а её голова будет под подбородком Тома. Том решил, что если физический контакт был неизбежен, то лучше пусть он будет с тем, кто ему на самом деле нравится. И лучше Гермиона будет сидеть с ним, чем с Ноттом.

После напряжённого процесса определения рассадки пришло время задачи по поднятию ковра с земли, чтобы с него никто не упал. Это было сложнее, чем выглядело: Тому надо было держаться за края и Гермиону перед собой, одновременно убедившись, что руки Нотта оставались там, где должны были, а не блуждали там, где им не следовало, — Том всё ещё не вернул мальчику палочку, и он мог видеть, что Нотт хочет её обратно. Гордость пока ещё позволяла Нотту не молить Тома о её возвращении, что было очень хорошо. Том находил удовольствие в том, что затягивал с этим. Он надеялся, что к концу дня его гордость упадёт ещё хотя бы на несколько ступенек.

Первая попытка привела к тому, что ковёр поднялся так быстро, что они ударились головами о потолок, отчего Гермиона взвизгнула и позеленела. Она никогда не любила мётлы и высоту, и она ненавидела, что занятия полётов на мётлах на первом курсе были предметом, где учебники и учёба не делали никакой разницы, сдаст она или провалит его. Их волосы были припорошены белыми крошками гипса, они попробовали снова, на этот раз медленнее, и Том начал понимать, как ковёр был зачарован на полёт: чары левитации были вшиты в каждую нить тканой пряжи, что давало больше стабильности, чем метла, у которой левитация была заключена в прутиках, а рулевые и тормозящие чары применялись для деревянного ствола и рукоятки.

Этим ковром, обнаружил Том, было не так легко поворачивать и управлять, как метлой. Ковёр и метла меняли направление движения одинаково, наклоняясь влево или вправо, но если несколько всадников наклонялись в противоположные стороны, ковёр останавливался и дрейфовал по кругу. При наличии грамотного рулевого Том подумал, что ковёр может служить платформой для дуэлей — возможно, не для показательных поединков, где боевая магия должна была быть наполовину представлением, наполовину спортом для удовольствия зрителей, а для настоящих сражений, где объявить противнику о своём присутствии было бы смертельной ошибкой для волшебника.

К наступлению ужина все трое были в синяках и запыхавшимися, особенно Нотт по сравнению с ним и Гермионой. Тому хватало ума наложить амортизирующие чары, когда казалось, что они могут столкнуться с осветительными приборами, но то и дело случалось так, что он забывал распространить действие амортизирующих чар на Нотта, стоящего позади него.

Коллекция синяков не мешала Тому ощущать растущее чувство триумфа. Он нашёл давно забытую Тайную комнату. Он открыл её, и теперь у него было средство, чтобы войти в неё.

За следующие несколько недель Гермиона составила список подготовки для их экспедиции в Комнату. Сочетая упорство и настойчивость, она заставила каждого участника взять на себя определённые обязанности, объяснив, что это делается ради эффективности — лучше распределить задания между тремя людьми заранее, вместо того, чтобы на месте тратить время на споры о том, кто что делает. Том мог быть главным дуэлянтом, как он и хотел, а Нотт должен был стать главным историком.

— Потому что, — Гермиона сказала ему, — если кто-то и может подтвердить, что это Тайная комната или продуманная фальшивка, это Нотт. Если кто-то и может сказать, что представляет ценность, а что нет, это он — и он не сможет этого сделать, если ты будешь взрывать всё в зоне видимости. И у тебя всё ещё есть его присяга!