Одного поля ягоды

Клинк!

Галька соскользнула с верха кучи и откатилась к левому ботинку Тома. Он посмотрел на камешек, и его глаза расширились.

Это была рука, измазанная кровью, покрытая пылью, разгребающая обломки. Бледная кожа, тонкие пальцы, коротко стриженные ногти, скребущие дроблёную кирпичную кладку, чтобы обнажить сплетение белых деревянных планок. Безжизненная рука судорожно копалась в обломках, обнаруживая всё новые куски дерева, разбитые на тонкие щепки, затем грязное оранжевое перо и, наконец, замызганный рваный кусок розовой ткани. Кусок чьей-то одежды — похоже, рукав пальто маленькой девочки, золотистые пуговицы на манжете мерцали под слоем грязи…

Тому не было страшно, когда он смотрел на своего боггарта.

Он был зол.

Он не мог припомнить, чтобы он когда-либо был настолько зол, как в тот момент. Это не было то горькое раздражение, которое он чувствовал, когда его отправляли спать без ужина, или когда его бил учитель за то, что он отвечал на вопрос без очереди. Это был чистый гнев, такая всепоглощающая, ослепляющая ярость, какую он испытал бы, вернувшись на лето в приют Вула и увидев в его комнате какую-то грязную сиротку, раскинувшуюся на его кровати, в грязных ботинках, положенных на одеяло, изучающую его книги, его коллекцию безделушек, все его вещи и мирское имущество…

На тупом боггарте была его форма.

Он забыл, что ему надо было вызвать Ридикулус, придумав что-нибудь смешное, во что его превратить. В тот момент юмор был последним, что занимало его разум.

Том направил палочку на шкаф, и первым заклинанием, о котором он подумал, которое машинально пришло в его руки и разум, было одно, в котором он был уверен, что оно заставит это исчезнуть навсегда.

Он наложил его без раздумий.

Несколько секунд спустя он почувствовал волну жара, поднимающуюся перед ним, как толстое шерстяное одеяло, прижатое к его рту и губам, выдавливающее дыхание из его лёгких. Он услышал пронзительный визг, а затем лязг внутри шкафа, похожий на звук, издаваемый при включении ржавого, полузамёрзшего крана в середине зимы. Он услышал крики детей позади себя, топот их ног, отступающих от костра боггарта, а затем профессор Меррифот крикнула, чтобы все успокоились, отошли назад и вышли в коридор, пока она не разберётся с беспорядком.

Он не хотел, чтобы парты, стоящие за шкафом, загорелись, но возгорание самого шкафа, несомненно, было намеренным.

Когда Меррифот снова привела кабинет в порядок, она похлопала его по плечу и сказала, что раз он был последним, а все остальные уже попробовали, ничего страшного не случилось. Затем она попросила посмотреть его волшебную палочку.

— Зачем? — спросил Том, попутно отряхивая сажу со своей мантии.

— Я бы хотела посмотреть, какое заклинание Вы использовали, — сказала профессор, — раз Вы наложили его невербально.

— А, — сказал Том. Он мог накладывать Люмос, Вингардиум и Силенцио, и он всё ещё работал над Алохомора, но он пока не доходил до точки, когда мог вызывать Инсендио без произнесения заклятия. Ну, видимо, теперь мог. Он опустил руку в карман и вытащил свою палочку. — Вот, пожалуйста.

Меррифот постучала своей волшебной палочкой по его, и маленький, прозрачный язычок пламени задрожал на кончике палочки Тома, как головка зажжённой спички.

— «Инсендио», — произнесла Меррифот. — Ваше было настолько сильным, что выглядело практически как Конфринго, которое мы не преподаём до старших классов. Мне бы пришлось доложить об этом инциденте Вашему декану, если бы это было оно.

— Простите, что причиняю столько проблем, — с сожалением сказал Том, переминаясь с ноги на ногу. — Но, профессор, я читал, что в Конфринго содержится кинетический аспект: оно производит пламя и силу, в то время как Инсендио — только пламя.

— Вы правы, Риддл. Два очка Слизерину, — ответила профессор Меррифот. Она вернула ему палочку. — Конфринго, которое произведёт силу, сопоставимую с пламенем Вашего Инсендио, разметало бы парты к противоположной стене, выбило бы стёкла и вызвало бы торнадо из щепок, чтобы взорвать весь класс. Это заклинание лучше всего применять на улице. Поэтому, мистер Риддл, я советую Вам придерживаться учебного плана в следующий раз. Если у Вас возникли трудности с выполнением классного задания, обратитесь к преподавателю, прежде чем пытаться сделать что-то самостоятельно.

— Конечно, профессор, — Том склонил голову, ярость улетучилась и оставила его с его постоянным низкоуровневым раздражением по отношению к окружающим его людям. Он предпочёл бы обойтись без смирения перед своим профессором, но ни капли не жалел, что поджёг боггарта.

— Что ж, на сегодня достаточно, — вздохнула она. Она указала ему на дверь и попросила сказать остальным ученикам, что они могут пойти на обед на десять минут раньше.

— …И дело не в том, что под щебнем было тело, а в том, что это тело было моим, — сказал Том, ставя свою чашку обратно на блюдце. — Оно мне напомнило, что, пока идёт магловская война, бомба, упавшая на меня во сне, остаётся в рамках возможностей, по крайней мере, в сравнении с боггартами других учеников. Признаю, гриндилоу был страшным, но вот огромная говорящая многоножка — это просто абсурд.

— Ты боишься, что это может стать правдой, Том? — спросил Дамблдор. Он прикончил два подноса печенья, пока Том (сокращённо) пересказывал случай на защите от Тёмных искусств.

— А кто бы не боялся этого? — сказал Том. — Ученикам нельзя оставаться в Хогвартсе на каникулах, магия запрещена вне школы, и у большинства маглорождённых учеников нет доступа к тем же функциям безопасности, как у их волшебнорождённых сверстников. Сэр, конечно, я считаю это тревожным.

— Тебя беспокоят магловские бомбы или сама концепция смерти?

— Смерть, конечно, — сказал Том. — Бомбой запросто может стать что-то другое: отравление газом на улице, неправильно направленный миномёт, попавший не в то место, или выстрел в спину и истечение кровью во время настоящего вторжения. Там достаточно большой выбор, вообще-то, хотя у меня остаются сомнения, что мне не предоставится шанс выбирать.

Он ненавидел вид своего боггарта, но груда щебня была предпочтительнее, чем увидеть волшебное представление рядового Фрица, выходящего из шкафа и направляющего заряженный автомат на учеников. Его одноклассники относились к нему с уважением после инцидента, слизеринцы делали вид, что им не было любопытно, почему самым большим страхом Риддла была навозная куча, а Том делал вид, что они не кричали, как маленькие девочки, выбегая из кабинета. Он не думал, что их уважение было бы таким же сильным, если бы они увидели, что мужчина, очевидно магловского вида, в странной форме был слабостью Тома.

Он знал, что может наложить неплохое щитовое заклинание, но оно было в форме щита, плоского купола, который появляется перед палочкой заклинателя. Это не было полной защитой. После посещения встреч дуэльного клуба он знал, что, хоть он и мог защитить свой перед, кто-то всегда мог прицелиться и выстрелить ему в спину, пока он не видит. В Лондоне ему надо будет опасаться не заклинания щекотки или порчи на подножку, но настоящей свинцовой пули или гранаты со шрапнелью.

— Смерть не всегда худшая судьба для кончины человека, — сказал Дамблдор, спокойно глядя на Тома поверх остатков на чайном подносе. — Люди получают больше удовольствия от жизни, когда принимают, что это не всегда окончательный конец, а, скорее, новое начало.

Если бы Том был на три года младше, у него бы отвисла челюсть от слов профессора. Если бы Том был на шесть лет младше, он бы оттолкнул стул и вышел бы из кабинета, как он делал во время регулярных пасхальных визитов сиротского приюта преподобного Риверса. Добрый Отец сказал стайке сирот, что их родители, может, и покинули их, но они не должны об этом волноваться, потому что мамочка и папочка были счастливы в благословенных руках Господа, и однажды они воссоединятся… Но только если они будут хорошими мальчиками и девочками, которые слушаются миссис Коул и не забывают о молитвах перед сном.