Окрестности сорока

Помню, как примерно через месяц после возвращения из лагерей, я случайно встретил Юного сперматозоида и девицу Хопс в метро; и мы долго смялись, вспоминая мой первый парикмахерский опыт. Тем более что следы моей творческой работы ещё были довольно отчётливо заметны на Юриковой голове.

Подстриженные, гладко выбритые, в отутюженных гимнастёрках и надраенных сапогах, мы с Юриком первым решили спуститься к речной пристани - встречать единственную "Ракету", приплывающую ровно в полдень. Муленко надеялся на приезд студентки Хопс, а я никого не ждал и пошёл с ним за компанию. Мои родители и дядя Лёва навещали меня в прошлую субботу, - так что их появление сегодня было бы очень маловероятным, а Люську я уже и не думал увидеть, - загуляла, небось, с кем-то, - зараза!

Было жарко, пепельное солнце, подкрадывающееся к зениту, палило во всю силу. Мы уселись на высоком, отлогом берегу, в спасительной тени раскидистого дуба, на прохладной травке, прямо над пристанью. Отсюда, с высоты, река казалась извилистой лентой синего бархата, брошенной на зелёное покрывало. И вот по этой ленте, медленно поползла белая букашка, - приближалась "Ракета".

Студентка Хопс не приехала, и Юный сперматозоид загрустил, опустил свою стриженую голову... "А в прочем, - так оно и к лучшему, - не увидела она, мою новую причёску!", - филосовски заметил он после некоторого раздумья. И, обращаясь ко мне, сказал: "Пошли, Андрюха, в лагерь, - что толку здесь торчать?!"

....................................................................................

Жаркий субботний день уходил. На горячую землю спускались прохладные, живительные сумерки. Мы с Юриком первым сидели на самодельной скамеечке около нашей пустой палатки.

Сегодня, как на удивление, ко всем нашим соседям прибыли гости: к - Баю начальник-папа (как раз оказавшийся по долгу службы в Москве), к Бугаю - его продавщица, ко всем кто-то приехал... Так что все наши товарищи разбрелись по лесу и вернутся теперь только поздно вечером (в субботу отбоя в лагере не давали). А для кого-то, может быть, родители и выпросили увольниловку.

Мы с Муленко только что вернулись из офицерской столовой, - и хорошая пища несколько подняла наше кисловатое настроение. Вдобавок у Юного сперматозоида оказались сигареты "Кэмел", - правда, финского производства, какие продавались в Москве в то время. Но ничего, что финские, всё равно лучше наших "Беломора" или "Явы". Вдобавок, кто-то сказал нам, что "Кэмел" курят в американской армии, что тогда ещё больше придавало цену этим сигаретам. Мы затянулись сладко-крепким, голубым табачным дымом, и на душе совсем полегчало.

Мы молчали, - каждый думал о своём; не знаю - о чём Юрик первый, - но я, почему-то, о Чепе. Раненому Чепиздку теперь, наверное, совсем тоскливо в лазарете..., а мы здесь хоть на природе сидим, покуриваем себе...

Задумавшись, я не заметил, как Юный сперматозоид принёс из палатки свою гитару, - он неплохо играл и пел... Юрик бережно взял инструмент за талию, как девушку, нежно тронул необычно тонкими для его комплекции пальцами отблескивающие в полумраке струны, сделал несколько пробных аккордов..., а потом извлёк удивительную по красоте и трогательной печали мелодию и проникновенным голосом запел романс собственного сочинения:

С кем ты гуляешь,

Сладкая блядь?!

Юный сперматозоид пел как никогда вдохновенно, адресуя, по-видимому, свой опус легкомысленной студентке Хопс. И я слушал его, полузакрыв глаза, и туповатая истома обволакивала мои голову и тело, погружая в мягкую дрёму..., и какой-то нежно-звонкий, очень знакомый, но неузнаваемый женский голос, - может быть, Люськин, - легонько, но настойчиво и без умолку нашёптывал мне в ухо всё одно и то же: "Солдат спит - служба идёт, солдат спит - служба идёт..."

Париж, 1997 г.

БАГОР

Летом 1994 года я со своим сыном - десятилетним Дроном - провёл две недели на берегу широкой реки Фуняйки в небольшом городке Драчёвске. Погода стояла чудесная. Лесистые холмы по берегам - все усыпаны маленькими белыми домиками. То здесь, то там выглядывали из-за макушек елей и берёзок блестящие луковки церквей. А у каждого храма - по заброшенному ещё в революцию семнадцатого года, заросшему бурьяном, старинному кладбищу, - где можно было найти могилы даже восемнадцатого века.

Вся эта природная красота и историческая экзотика привлекали в Драчёвск немало любопытных из других городов России, из стран ближнего зарубежья, и даже валютных туристов.

Спокойствие и простор... Окунувшись в неспешную и застоявшуюся местную жизнь, мы отдыхали от раскалённой сутолоки безумной Москвы.

Проживали мы с Дроном в доме творчества актёров "Ядрёное раздолье", принадлежащем министерству Культуры. Сюда иногда приезжали отдохнуть очень даже знаменитые артисты. Вот и в этот раз здесь гостил великий киноактёр Хамс, недавно с блеском сыгравший роль Гамлета в одноименном фильме режиссёра Хухули, - худой седой красавец-старик, одевавшийся, как правило, во всё чёрное. Хамса сопровождала супруга - сентиментальная, увядающей красоты дамочка, - лет, однако, на двадцать моложе его, - актриса столичных театров, как она сама себя называла.

Жизнь наша текла по расписанию: завтрак, обед, ужин, кино, экскурсии. Однако и свободного времени для прогулок по окрестным лесам, или на лодке по Фуняйке, или пешком вдоль её мощёной набережной, - хватало.

Гуляя по набережной и впитывая провинциальный, замшелый дух Драчёвска, мы чувствовали, что переместились в другую эпоху, - в старые славные времена, - лет этак на сто назад, в один из тихих уездных городков, описанных классиками русской литературы.

Иногда, впрочем, некоторые мелкие нюансы, напоминали о том, что мы, всё же, находимся в обновляющейся России конца двадцатого века, снова, после длительного перерыва, вступившей на извилистый путь построения развит'oго капиталистического общества.

Вот, например, у самой пристани, на месте прежней ленинской доски почёта, куда раньше вывешивали портреты ударников коммунистического труда, установили огромный рекламный стенд с берущим за душу изображением пышногрудой блондинки, вылезающей из машины фирмы "Фольцваген". Надпись на рекламе гласила: "Фольцваген - автомобиль для народа, машина-зверь - прямо из Германии, по ценам ниже рыночных!"

Под стендом - большая деревянная изба - бывшее сельпо. Теперь над его входом красуется вывеска: "Продовольственные товары. Товарищество - Говновозиков и сыновья".