Окрестности сорока

Как говорят у нас в народе: "Пиздец подкрался незаметно"... Не успели два наших хулигана и глазом моргнуть, как множество цепких и мускулистых рук впилось в них, и два друга вместе с багром были в момент вытащены из лодки на сушу. Разъярённые мужики набросились на распростёртых на земле Федьку и Ваньку, усердно молотя их руками и ногами.

Мы с Дроном не участвовали в избиении, а наблюдали расправу, стоя в отдалении. Очутившаяся опять рядом с нами, мадам Хамс, регулярно подпрыгивала и азартно кричала: "Так им, ... кончай их, чтоб никакой Склифосовский не принял!"

Менты, с помощью полковника Хренкина и капитана Икаева, пытались оттащить нападавших. Наконец им это удалось и не до конца добитых, к счастью, хулиганов, поволокли за руки и за ноги в милицейский газик.

Когда милиция уехала, полковник Хренкин торжественно объявил, что, с учётом смягчающего вину обстоятельства, - попытки добровольно вернуть багор, - срок Федьке и Ваньке на этот раз пришивать не будут, а дадут только по пятнадцать суток. Однако, моторка "Бухой карасик", принадлежащая Ваньке, конфискуется в пользу государства. Багор же возвращается капитану Икаеву.

Правосудие восторжествовало.

Монпелье-Париж, 1995-1996 гг.

"РУМЫНКА"

Майским вечером, в конце семидесятых, в институтском кафе "Овальный жёлудь", на юго-западной окраине Москвы, сокурсники отмечали окончание первого учебного года. Задушевно играл студенческий оркестрик, стоял дымный полумрак, и на столиках имелась закуска в виде пирожков и салатов и выпивка - коктейли Шампань.

Он пришёл один, а его приятель, - пухлый, низкорослый очкарик, - привёл с собой старую школьную подругу. Она была стройна, зеленоглаза и белокура.

Они втроём сидели за одним столиком, потягивали разноцветными соломинками коктейли и курили редкие в то время сигареты "Мальборо", оказавшиеся у неё. Она много болтала обо всём и не о чём, а потом захотела танцевать.

Сначала с ней танцевал его толстый друг, но - быстро устал и упарился. Он пришёл на замену.

Его ладони, немного влажные от волнения, лежали на её тонкой талии. Партнёры плавно двигались в полумраке, в медленном танце, и он вдыхал лёгкий аромат французских духов, смешанный с почти неуловимым запахом её пота, - приятным для него.

Ему, - немного робкому с девушками, - к счастью, не пришлось сразу развлекать её беседами. Она опять, как только что за столом, говорила легко и много, как бы оплетая слушателя сладкой ватой.

Она рассказывала о своей прошлой жизни. Как школьницей жила со своими родителями в Бухаресте, где её папа - генерал-лейтенант - несколько лет работал советским военным атташе. Как последние два года перед поступлением в университет проучилась уже в Москве, где получила от своих подруг прозвище "румынка". А потом она похвасталась, что неплохо говорит по-румынски, по-английски и сейчас изучает в универе испанский язык, который и будет её специализацией.

Он набрался смелости и тоже заговорил, - на удивление легко и непринуждённо, - она оказалась хорошей слушательницей. Он рассказывал о своих увлечениях китайской философской и боевой системой кунг-фу, историей искусства и опытах в акварельной живописи,... и тоже хвастал, что знает кое-какие языки.

Они расстались уже поздно вечером в метро. Его толстый друг поехал с румынкой в сторону Серебряного бора, где они обитали по соседству, а он - в центр города, в знаменитый "Дом на набережной", в котором жил со своими родителями.

Грустно было продолжать остаток пути одному. Он хотел бы сейчас оказаться на месте своего товарища.

....................................................................................

В первое время он часто вспоминал о красивой румынке. Она оставила ему свой телефон, изящным почерком выведенный карандашиком на пустой коробке из-под "Мальборо". Но он, почему-то, не решался позвонить ей, - считал неудобным.

Бежали дни, - один за другим, - и тонкие черты её лица стали постепенно размываться, стираясь из его памяти, - и через месяц он совсем о ней забыл. Однако вскоре судьба снова захотела свести его с румынкой.

Погожим, солнечным, и уже жарким июльским утром он прогуливался по умытой ночными ливнями Москве. Он любил так ходить в одиночестве по городу, погружаясь в пёструю и хаотичную толпу, которая то несла его, то отпускала, наполняя своей могучей энергией...

На площади Революции он увидел её, плывущую в толпе к нему на встречу. Они столкнулись почти нос к носу, но она сначала не узнала его..., - а узнав, ничуть не удивилась.

Они перебросились парой малозначащих фраз. Она сказала, что идёт в свой универ, где у них проходит летняя практика по библиотечному делу. А он сообщил, что просто гуляет.

– Как, ты вот так без всякой цели ходишь по городу один?
– удивилась она.

– Да, я люблю так бродить и думать.

– Философ! А ты любишь пить шампанское?
– с легкой иронической ноткой в голосе задала она несколько неожиданный вопрос.

Он не знал, что ответить, потому что в то время был равнодушен к шампанскому и вообще ко всему спиртному. Но сказал "да".

– Тогда приезжай как-нибудь ко мне. Мои родители сейчас отдыхают в санатории. Только позвони предварительно. Будем пить шампанское вместе!
– пригласила она.

....................................................................................

Через пару дней, вечером, он ехал к ней в уже почти пустом вагоне метро, держа на коленях букет из пяти длинных алых роз и бутылку шампанского, завёрнутую в газетную бумагу. Полусладкое Советское шампанское было не простым, а с чёрной этикеткой, усыпанной медалями. Пришлось отстоять за ним очередь в винном отделе гастронома.

От метро "Полежаевская" до Серебряного бора нужно было ещё добираться на троллейбусе, но тот, как назло, не приходил. Чтобы сильно не опоздать, он решил раскошелиться и взял такси.