Омут

– Егор, милый, только посмотри, кто к нам вернулся.

Мальчик, услышав её голос, мгновенно просыпается, выворачивается из родительских рук, чтобы оглянуться, и, заметив, стоящего рядом с ней незнакомого ему человека, удивлённо округляет глаза. Его мимика, черты лица, жесты - копия Олега и, соответственно, Ромы, сходство, которых напрямую указывает на их родство, тоже. Только если Королёв-старший - это олицетворение льда, сдержанности, контроля, то его старший сын - это незасыпающий никогда вулкан, буря, скандал. Егор в свою очередь - доброта, тепло, любовь. Счастливый, не нуждающийся ни в чём ребёнок, которого его родители, действительно, любят. Не с оглядкой, как её и Рому, а по-настоящему, всем сердцем, так, как и должны любить мать и отец.

– Помнишь… - Отрадная чувствует, как от злости, волнами исходящей от Инны, першит в горле, но не отступает. Продолжает наперекор с неестественной улыбкой и спокойствием.

– Помнишь, я рассказывала тебе про Рому? Про твоего старшего брата?
– Егор кивает, продолжая разглядывать Ромку во все глаза.
– Вот он. Здесь. С нами. Хочешь с ним познакомиться?

Секунда, вторая, третья и ребёнок, смущённо улыбнувшись, кивает. Тянет к ней руки и она на нетвёрдых ногах, не смотря на как никогда напряжённых маму с Олегом, которые похоже впервые в жизни едины в своих эмоциях и чувствах, подходит ближе, чтобы его забрать. С трудом сглатывает, когда над головой звучит тихо, так, чтобы было слышно лишь ей одной, холодное и сухое:

– Что ты творишь, девочка?

И вроде ни одной эмоции в голосе, но Отрадная чувствует его слишком хорошо, чтобы не понять - он в ярости. Мало того, что старший сын неожиданно объявился, так ещё и она, приученная им беспрекословно подчиняться, вдруг решает взбунтоваться.

– Знакомлю твоих сыновей друг с другом, - произносит, невольно вжимая голову в плечи.

Потом. Ей определённо придётся ответить за свою непокорность и самоуправство перед ним потом, а сейчас - Рома, заслуживающий стать для младшего брата чем-то больше, чем просто героем из рассказов перед сном, воспринимаемых Егором как сказки. Рома, что не отрывает от них каре-зелёных глаз и силится беззаботно улыбнуться, но только ломает губы в горькой, выворачивающей душу усмешке, намертво к нему приклеившейся. Рома, что прячет волнение в руках, пробегаясь пальцами по затылку, взъерошивая светлые волосы. Рома - высокий, большой, широкоплечий, сильный и такой беззащитный в эту секунду, такой уязвимый и честный в своих эмоциях.

Она закрывает его собой, становясь к маме и Олегу спиной. Подставляя под их недовольство и гнев в первую очередь себя, а не братьев. В конце-концов не привыкать быть во всём крайней, виноватой и не оправдывающей надежды. В конце концов, ей эта роль подходит лучше, чем кому-либо ещё. В конце концов, не может иначе, в очередной раз за этот день ставя в приоритет сводного брата.

– Итак, - начинает, удобнее устраивая достаточно тяжёлого Егора на своих руках.
– Егор, знакомься. Это твой старший брат - Рома. Он очень весёлый, сильный и храбрый. Рядом с ним ничего не страшно. Рома, а это Егор. Самый умный, добрый и жизнерадостный мальчик на свете. И, что самое важное, самый лучший сын и младший братик во Вселенной.

Егор, по-прежнему смущённо улыбаясь, с интересом изучает нового родственника и совсем по-взрослому тянет парню пухлую ладошку.

– Пливет! Я Егол Олегович Кололёв, - мило картавит, важно вскинув подбородок, отчего ещё больше становится похожим на отца.
– Лёна мне пло тебя лассказывала. Ты - холосый. Она по тебе очень скучала.

Рома смотрит на него, не моргая, будто боится, что брат исчезнет, если он на мгновение прикроет веки, и осторожно, с трепетом, едва касаясь сжимает его маленькую ручку в своей большой широкой ладони.

– Привет, Егор. Я тоже Олегович и тоже Королёв, - его голос явно дрожит, из-за чего у неё щиплет глаза и хочется шмыгнуть носом.
– Мне Лёна про тебя ещё не успела рассказать как следует, но я помню тебя совсем крохой. Даже не верится, что ты так вымахал, пока меня не было. И я скучал, знаешь. Очень-очень. Каждый день. По вам обоим.

Отрадная часто-часто моргает и кусает внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать своим эмоциям им помешать.

– А где ты так долго был?

Главный вопрос, который мучал её все эти годы. Который она столько раз задавала и отчиму, и маме, что со счёту сбилась. На который в ответ всегда получала лишь молчание.

– Я… - парень бросает короткий тяжёлый взгляд, посвящённый отцу, поверх её головы и снова смотрит на брата. Смотрит мягко, тепло, ласково.
– Ты любишь играть в солдатиков?

Егор согласно кивает и, не понимая, куда он клонит, беспокойно ворочается у неё на руках, желая как можно скорее услышать главное.

– Я тоже очень любил в них играть, а потом сам своего рода стал солдатиком, в которого играют.

Девушка замирает, пытаясь осознать услышанное.

82. Алёна

Рома неожиданно исчез в последних числах августа пять лет назад. Ей тогда было всего пятнадцать лет, он - на год старше. Исчез так, словно его кто-то стёр из жизни их “семьи” и дома. Ни разговоров о нём, ни вещей, ни его самого, будто старший сын Олега ей приснился. Только вчера он вроде бы был рядом, улыбался ей, шутил и беспрестанно повторял, что всё будет хорошо, а потом Отрадная осталась одна. Единственное, что она знала по скупому объяснению сводного брата перед исчезновением это то, что он в компании своего лучшего на тот момент друга, Кира Авдеева, вляпался в некрасивую историю с полицией и запрещёнными веществами, которые служители порядка очень “удачно” в одну прекрасную летнюю ночь у них обнаружили. Вот только этот самый лучший друг, благодаря отцу, занимающему пост мэра города, привода в участок и дальнейших разборок с законом избежал, выйдя из ситуации чистеньким, а всю вину повешали на Рому. И в ту же самую минуту она впервые в жизни почувствовала ненависть. Едкую, колкую, нестерпимую. Ненависть к золотому мальчику, мэрскому сынку, поспособствовавшему тому, что у неё отняли единственного человека в мире, понимающего её, единственного, кому было на неё не плевать, единственной поддержки и защиты. Ненависть, что жила в ней все эти годы, а теперь из-за его весенних глаз затихла, уступив место совершенно другим эмоциям и чувствам. Наверное, знай Отрадная тогда, что через каких-то несколько лет будет звать его другом, защищать перед тем же Ромой, думать о нём часто и как-то абсолютно не по-дружески, то скорее всего не поверила бы. Слишком сильны были тоска, обида и пожирающее изнутри одиночество, чтобы думать головой и, самое главное, видеть грани допустимого. Те самые, за которые переступать нельзя, а они вдвоём сметали их не глядя, не щадя ни себя, ни друг друга, забываясь, оправдываясь каждый своей правдой и раз за разом сталкиваясь лбами, принципами и характерами. Мир в тот период делился исключительно на чёрное и белое, без полумер, отчего многое ускользало от внимания и глушилось эмоциями, выходящими за края.

Теперь положение дел обстояло совершенно иным образом. Они повзрослели, произошло много плохого и хорошего, а юношеский максимализм притупился об осознание отсутствия в этом мире какой-либо справедливости. Угол обзора словно расширился и, наконец, пришло понимание очевидного - Рома не мог исчезнуть сам. Да, пусть его предал Кир, но золотой мальчик его из дома не выгонял, её вопросы о сводном брате не игнорировал и не жил спокойно все эти годы, пока тот был неизвестно где.

Олег… Ведь был ещё Олег.

Девушка судорожно вздыхает, ощущая нехватку воздуха. Затылок жжёт от тяжёлого ледяного взгляда отчима, который будто чувствует в каком направлении двигаются её мысли и, конечно же, не может позволить им добраться до закономерного вывода.

Какая же ты, Отрадная, дура! Слепая идиотка!

Почему? Ну почему она не осознала этого раньше?! Почему была такой глупой и не видела очевидного?! Винила во всех бедах Авдеева, считала его единственным ответственным за Ромкину пропажу, тогда как другой виновник всё это время ни разу при ней о своём старшем сыне не вспомнил.

– Как это?
– не отстаёт Егор.
– Я не понимаю.

Сводный брат проводит по его голове ладонью, взъерошивая и без этого лежащие в беспорядке волосы, и деланно спокойно кивает в сторону их родителей.

– А ты об этом у нашего папы спроси. Он тебе подробнее и во всех красках расскажет.

– Папа!
– братик принимается ворочаться на её руках с пущей активностью.
– Ласкажи! Я тоже хочу стать солдатом, как Лома!

– Нет, малыш. Поверь мне на слово, оно тебе не надо, - Рома вроде улыбается, а ей от этой улыбки, покорёженной и беспомощной, плакать хочется.
– Лучше стань, как папа, важным дядей в костюме, считающим, что весь мир пляшет под его дудку. А ещё лучше врачом или космонавтом.