Омут

– Давай, кроха, не молчи, - безапелляционно приказывает парень.
– Говори. Что происходит?

Шальная мысль рассказать ему обо всём мелькает шаровой молнией. О шрамах своих, об ошибках страшных и непростительных, о связи запретной и неправильной с его отцом. Сказать и освободиться. Открыть рот и…

– Лёна, - Егор хлопает своей ладошкой по её, привлекая внимание, и кивает на солдатика, лежащего в отдалении от него и ближе к ней.
– Дай! Пожалуйста!

…и всё разрушить. Сломать. Лишить его, маленького и абсолютно этого не заслуживающего, семьи и детства. Отобрать у мамы мужа и хотя бы видимость семьи. Заставить Рому ненавидеть не только родителей, но и её саму, потому что простить и относиться к ней как раньше у него не получится.

Я не хочу тебя снова потерять, Ромка.

Я не смогу остаться одна.

Девушка качает отрицательно головой и поджимает губы. Никогда. По своей воли она не расскажет никогда.

– Хочешь, чтобы я сам узнал?

Вместо ответа Алёна молча подаётся вперёд и утыкается лицом ему в плечо. От него пахнет сигаретным дымом, терпким, слегка резковатым, но очень ему подходящим парфюмом и мятной жвачкой. Хочется в который раз за день расплакаться, особенно когда парень прижимает её к себе крепче и по-братски целует в макушку, успокаивая и поддерживая.

Когда-то они сошлись и сроднились на одиночестве. На отчаянной нужде быть для кого-то важными и ценными. На детской и такой сильной потребности любить и ощущать безграничную любовь в ответ. Она - только-только потерявшая отца и так и не смирившаяся с новым маминым браком. Он - потерявший родную мать ещё в младенчестве и с тех пор ненужный никому. Оба ещё подростки. Потерянные, раненые, преданные. Разные внешне и характерами, но роднее некуда травмами, обстоятельствами и равнодушием взрослых. И вроде бы с тех пор прошло достаточно времени, они повзрослели и уже многое ощущалось-воспринималось иначе, а суть не изменилась. Они по-прежнему чудовищно одиноки, травмированы, обижены и потеряны. Как тогда, пять лет назад, пытающиеся заполнить пустоту чем угодно и кем угодно, только бы не остаться вновь один на один с жизнью, со всё тем же безразличием родителей и, самое главное, с собой. По-прежнему разные. По-прежнему… Нет, с ещё большей силой нуждающиеся в семье, поддержке и вере в лучшее в лице друг друга.

– Лёна, ты чего?
– начинает волноваться Егор и обнимает её так крепко, как только у него хватает сил.
– Ты плачешь? Тебя кто-то обидел?
– поворачивается к старшему брату за помощью.
– Лома…?
– тот, не сказав ни слова, сгребает в охапку и его тоже и мальчик окончательно теряется.
– Лёна, ты думаешь, что Лома снова уедет и поэтому ласстлаиваешься?

И это тоже. Она боится этого наравне со страхом о том, что вся правда вскроется. Боится так, что готова на всё, чтобы ни того, ни другого никогда не случилось.

– Лома, скажи, что ты никуда не уедешь и будешь жить с нами всегда, - требует младший брат, посчитав её молчание за ответ и переживая за них обоих, вцепившихся друг в друга что есть мочи, всё сильнее.
– Пообещай!

Отрадная чувствует как Рома кивает, проводит утешающе ладонью по её спине и слышит глухое, хриплое от эмоций, но твёрдое, уверенное и непоколебимое:

– Обещаю. Буду с вами вместе всегда.

– Лёна, ты слышала?
– Егорик, извернувшись, заглядывает ей в лицо и улыбается так, что не улыбнуться в ответ не получается.
– Лома пообещал и… - вдруг озадаченно хмурится.
– Только где ты будешь спать? Надо поплосить папу купить тебе такую же кловать-машинку как у меня! Подождите, я сейчас!

Мальчик вскочил из Роминых рук на ноги и поспешил на выход из комнаты, голося на ходу:

– Мама-мама-мама! Позвони папе! Ломе нужна кловать! Слочно! Он будет жить с нами всегда!

Из глубины квартиры послышался приглушённый грохот, будто что-то упало, и над ухом раздался весёлый, слегка циничный смешок сводного брата.

– Надеюсь, это не Инна в обморок от “счастья” грохнулась.

У неё против воли тоже вырывается нервный смешок, хотя ничего забавного в сложившейся ситуации, конечно, нет, но это вдруг расслабляет, дарит возможность перевести дух и весь оставшийся день проходит в лучшем состоянии, чем могло бы быть.

Они втроём не расстаются до самого вечера, играя в комнате Егора, наверстывая годы разлуки и просто наслаждаясь долгожданной близостью с родными людьми. Мама их не трогает, всем своим видом показывая насколько она “рада” неожиданным изменениям в жизни, но потом, ночью, когда Олег возвращается, выговаривает ему всё накопившееся, не выбирая выражений и не сдерживая эмоций. Отрадная не питает слепых надежд, что Рома, которого Егорик упросил лечь в своей комнате на неудобный маленький диванчик и который, несмотря на несоответствие габаритов этого диванчика его росту и комплекции, не смог ему отказать, спит и не слышит ничего. Их комнаты находятся не так далеко друг от друга, а Алёна, даже укрывшись одеялом с головой, слышит каждое слово.

– …я не позволю этому… - Инна проглатывает оскорбление.
– Твоему сыну жить здесь! Он опасен для общества! Опасен для Егора! Для Алёны! Она молодая девушка и… И ты видел как он на неё смотрит?! Как говорит с ней! Как трогает… А если…

Она не договаривает. Королёв-старший прерывает её непривычно для него резким:

– Заткнись!

Тишина. Тяжёлая. Душная. Давящая на нервы.

– Я предупреждал тебя следить за языком, Инна? Предупреждал, - мужской голос звучит грубо и с толикой угрозы, маскирующейся под раздражением.
– Мне казалось, что ты уже взрослый человек, чтобы с первого раза понять, что со СВОИМ сыном я разберусь САМ и САМ решу, что ему позволять, а что нет!
– красноречивое женское молчание заставляет сердце обеспокоенно сжаться, а потом, после того как он продолжает, испуганно замереть.
– О безопасности Егора я тоже позабочусь САМ, а Алёна…

Отрадная выныривает из-под одеяла, задушенно хватая воздух ртом и слепо глядя в темноту.

– Будь уверена, к ней я его не подпущу. Вообще никого не подпущу. Никогда.

Мама шокированно выдыхает, по всей видимости не зная что сказать. С одной стороны ей бы обрадоваться, что любимый муж, наконец, до этого момента внешне абсолютно к падчерице равнодушный проявил какой-никакой интерес, а с другой… С другой в его словах видятся-слышатся-чувствуются смыслы, от которых мороз по коже пробегает.

– Ты… Ты же не… - она вдруг сбивается с мысли и в следующее мгновение звучит совершенно иначе.
– Почему у тебя рубашка в косметике?!
– девушка закрывает уши руками не в силах слышать как звенят в её голосе ревность с обидой.
– Где ты был всё это время?!

– Тихо! Не истери.

– Олег!

– Твою мать, Инна, ты закроешься сегодня или нет?!

Снова тишина. Звуки шагов, как всегда, замедлившиеся рядом с её дверью.

– Он же не с ней?
– холодно, словно не он ещё несколько секунд назад сорвался на жену, спрашивает мужчина.
– У тебя же хватило ума развести их по разным комнатам?

85. Алёна

Мама молчит, но всё же видимо как-то отвечает на его вопросы, потому что вновь раздаются шаги дальше по коридору, а затем открывается и закрывается дверь их спальни. Девушка переворачивается на бок и, свернувшись в клубок, продолжает бездумно пялиться в пустоту, пока не отвлекается на зажёгшийся экран смартфона. На нём уведомление из одной из социальных сетей об активности аккаунта Миши Романова. Уже заполночь, одногруппник, сдавшись уговорам, официально находился на больничном и она, слегка переживая о его состоянии, снимает блокировку, заходит в приложение и нажимает на иконку с Мишиным фото. Ожидает увидеть что и кого угодно, но неожиданно зависает на весенних глазах золотого мальчика и в целом на нём всём, потому что Романов снимает его со стороны на разном расстоянии, то отходя назад, то подходя ближе и давая шанс полюбоваться парнем со всех ракурсов. Кир, судя по всему не подозревая, что за ним ведётся видеосъёмка, носится по уличной открытой баскетбольной площадке, резко, даже остервенело, раз за разом попадая мячом в кольцо. В одном лёгком спортивном костюме, с раскрасневшимися щеками и зло пылающим отчего-то взглядом. Высокий, красивый, эффектный в свете фонарей, озаряющих площадку и добавляющих атмосфере кинемотографичности. На фоне слышится музыка, но какая конкретно разобрать не получается, потому что всё её внимание, без особого труда завоёвывает парень с мячом в руках.