Омут

– И не надо, Лёна. Я сделаю это за нас двоих, не переживай, - протянув ладонь, успокаивающе переплетает свои пальцы с её и заставляет себя расслабленно улыбнуться.
– Только держись от него подальше, договорились?

Девушка обеспокоенно хмурится, напрягается вся, вытягивается в струну и встревоженно заглядывает в глаза, словно хочет прочитать мысли.

– Что ты задумал, Рома?

Он улыбается уже более искренне, чем мгновение назад, многообещающе и предвкушающе и Отрадная безошибочно понимает, что это означает.

– Прошу, Ром, не надо, - испуганно подаётся вперёд, крепко схватившись за его руку.
– Что бы ты не хотел сделать, не надо, слышишь?

– Всё будет хорошо, кроха, не волнуйся так.

– Рома, пожалуйста…

Ей страшно. И непонятно за кого больше - за него или за Авдеева, и это только сильнее его раззадоривает, бесит и злит.

Думаешь, я тебе её отдам, Кирюх?

Думаешь, позволю её забрать?

Не-е-ет, дружище, никогда.

Парень, наклонившись, мягко чмокает Алёну, как ребёнка, в лоб, давая понять, что на этом разговор завершён, и, наконец, трогается с места на радость собравшейся позади веренице беспрерывно гудящих им в спины тачек. Ей ожидаемо хочется его переубедить и остановить, но впереди уже маячит дом четы Королёвых и она, прекрасно зная, что ожидает их через несколько минут, глухо вздыхает и крепче сжимает Ромину ладонь, молча поддерживая.

78. Рома

Своим домом у них обоих это место назвать язык не поворачивается, но у Отрадной, в отличие от него, есть ключ от входной двери, которым девушка, нервничая, попадает в замочную скважину не с первого раза. Оказавшись в прихожей, он осматривается, подмечая новый ремонт и идеальный порядок, вызывающий у него, как у своенравного и непослушного кота из смешных видосов, желание смести все вещи на пол, только бы испортить эту царящую везде и всюду вылизанность, так обожаемую его отцом. Здесь пиздец как неуютно и единственное, отчего на душе не так погано при виде выкрашенных в холодно-серый оттенок стен, поставленной чуть ли не по линеечке мебели и каких-то бессмысленных декоративных штук, картин и прочей дизайнерской люксовой херни, это Алёнкино присутствие рядом. Она согревает его и морально, и физически. Побуждает держаться уверенно и твёрдо, чтобы ей в случае чего было за чьей спиной спрятаться и переждать бурю.

– Олежа… - слышится женский голос, обиженный, но старающийся это скрыть, из одной из комнат.

Рома переглядывается с Алёной и они как по команде одновременно морщатся.

– Я всё сказал, Инна, - непререкаемым, холодным тоном раздаётся следом.
– Не заставляй меня повторять.

Парень внутренне каменеет, неосознанно и по привычке, что появилась ещё в детстве и по мере взросления срослась с ним, став частью личности. Кому-то от родительских голосов тепло на душе становится, у него же ощущения такие, будто с головой в ледяную воду окунули, как щенка, которого нужно утопить, а потом на улице в сугробе бросили в январский мороз.

– Ты меня даже не выслушал!

– Не вижу смысла тратить время.

Добро пожаловать домой, блять, в самое “спокойное, уютное и безопасное” место на Земле, побывав в котором хоть раз не захочешь больше никогда здесь оставаться.

– Дорогой, я не понимаю, почему ты так решительно против ещё одного ре…

– Инна, - предупреждающе.
– Хватит.

Секундная тишина, затем до ушей доносятся звуки шагов, направляющиеся в их сторону, и с плохо скрываемым недовольством, наигранно мягкое и просящее:

– Олежа, ладно, прости, давай пока не будем об этом, только не уходи. Мы же собирались провести время вместе и…

В коридоре появляется мужчина. Рома видит его первым, поэтому успевает выпрямить плечи, натянуть маску с бронёй, рисующих образ эгоистичного, избалованного и бессовестного гадёныша, также ставшего уже частью личности, и заглушить то, что ему чувствовать не хочется. Горечь, нервозность и блядскую надежду на то, что однажды в нём всё-таки увидят родного сына, а не обузу, доставляющую лишь проблемы. На это уходит секунда, вторая - на закрепление нарочитого похуизма в улыбке, на третьей - человек, считавшийся по документам его отцом, замечает их и останавливается на расстоянии вытянутой руки.

В последний раз парень видел его почти четыре года назад и с тех пор тот совсем не изменился. Всё та же манера держаться, под стать фамилии - королевская, властная, самолюбивая. Всё тот же внешний вид - выхолощенный, до скрежета идеальный, безупречный. Всё тот же взгляд - хладнокровный, стальной, жёсткий. Будто не живой человек, а бесчувственная машина в обёртке успешного бизнесмена, главы “счастливой” семьи и отца двоих сыновей.

Ну здравствуй, папа.

Я вернулся из той дыры, где ты меня, как дворнягу безродную, бросил.

Обниматься и плакать от счастья после долгой разлуки будем?

Королёв-старший сощуривается, осматривает свысока сначала его, а потом Алёнку, стоящую рядом. Мажет глазами по их сплетённым ладоням и Ромкиной дерзкой ухмылке. На лице ни одной эмоции. Ни удивления, ни радости, ни злости. Лишь холодное и колючее равнодушие, что встаёт поперёк горла, и проблеск чего-то неясного, тёмного, угрожающего в чёрных зрачках.

– Что ты здесь делаешь?
– спрашивает таким тоном, что невольно хочется залезть в морозилку, где явно потеплее будет.

Рома не ждал ласкового приёма. Не дурак же да и отца, к сожалению, знает хорошо, но несмотря на это за рёбрами всё равно болезненно колет.

Мы не виделись почти четыре года и это всё, что ты хочешь мне сказать, папа?

Ла-а-адно. Похуй. Пляшем дальше. В конце концов, не в первый и не в последний раз, так что хули сопли на кулак наматывать, верно?

– И тебе привет, пап. Пиздец как рад тебя видеть, а ты?

Действует ему на нервы, конечно же, специально, помня, как тот не любит, когда он матерится в его присутствии, развязно себя ведёт и подчёркнуто издевательски зовёт его папой. Внешне Олег на это никак не реагирует, оставаясь невозмутимым, но раздражения в голосе скрыть не успевает.

– За языком следи!
– одёргивает резко и явно хочет сказать что-то ещё, очевидно малоприятное, как снова раздаётся звук шагов и на арене цирка, который все почему-то зовут семьёй, появляется Инна.