Орлиное гнездо
Шрифт:
Это то, что непонятно Штефану, как бы он ни был умен.
Тут Василика осознала, что происходит, - и закоченела.
Штефан, ее возлюбленный, сейчас пытает Корнела, ее любимого друга? Он убивает его тело, убивая свою душу?..
– Я не верю! – воскликнула Василика, топнув ногой.
Она мотнула головой. Нет: такого не могло быть! Штефан мог пригрозить королю расправой над Корнелом – но сам никогда бы не подверг Корнела бесчестью! Ведь он… в числе видящих…
Василика выглянула в окно. Склонилась над землей, схватившись за ставень; потом склонилась еще ниже, так что закружилась голова.
–
– Княжна Фатиха, - негромко сказала Василика в ночь, насмешливо улыбаясь самой себе. – Княгиня…
Она обернулась, точно вдруг вспомнив о неотложном деле, - потом быстро пересекла комнату и, выйдя в коридор, направилась на другую половину, в спальню Раду. Мальчик спал крепко – на спине, разбросав руки; голову он, словно в бессознательной родовой гордости, отвернул к стене. Черная копна волос рассыпалась по подушке.
Василика погладила его по голове. Мальчик дрогнул и улыбнулся во сне.
– Матушка, - пробормотал он.
Василика утерла навернувшиеся на глаза слезы и поцеловала его. Потом тихонько вышла, прикрыв за собой дверь.
Вернувшись к себе, Василика легла в постель и накрылась до подбородка шерстяным одеялом. Подложила руки лодочкой под щеку. Она глядела перед собой неустающими блестящими карими глазами.
– Стереги меня крепко, король, - прошептала валашка. – Очень крепко. Ты не знаешь этого человека.
Она отвернулась к стене и уснула тяжелым, без сновидений, сном.
На другой день Василика встала рано, как привыкла, и, умывшись и одевшись, направилась вниз. Она вышла из дому. Ее караул заметно приустал; но при виде нее капитан оживился, поднялся с садовой скамьи и поклонился.
– Как почивали, сударыня?
– Хорошо, - улыбаясь, ответила Василика. – Вы не устали, господин офицер?
– Ничуть, - уверил ее капитан. Он широко зевнул и протер глаза. Василика засмеялась, отчего офицер смутился, но не обиделся. В нем совсем не осталось вчерашнего недружелюбия.
– Все ли было спокойно? – спросила она.
– Все спокойно, - приосанившись, заверил широкоплечий румяный капитан. – Мимо нас мышь не прошмыгнет!
Василика кивнула.
– Прекрасно, - сказала она, хмурясь. Посмотрела по сторонам. – Я прикажу, чтобы вам дали вина… или пива… что вы предпочитаете?
– Да что вашей милости будет угодно, - добродушно ответил венгр. – Нам сейчас сменяться с поста, так что можно и выпить… Смена должна вот-вот прийти, - объяснил он хозяйке.
Когда явились свежие и серьезные стражники – которые будут дежурить у дома до заката – Василика стала перед ними, не пуская внутрь, и сложила руки на груди.
– Вот что, господа, - сказала она. – Мне сегодня нужно будет отлучиться в город… в доме кончаются припасы. Ко мне нечасто является на постой столько гостей сразу.
Она обвела взглядом всех мужчин.
– Мне нужна охрана.
Один из венгров, со знаками отличия, кивнул. Василика помедлила и прибавила:
–
И чтобы те, кто останется, глаз не спускали с моего ребенка!Начальник отряда удивленно усмехнулся, оглядев красивую дерзкую валашку, и прищелкнул каблуками.
– Будет исполнено! – сказал венгр.
– И еще, - прибавила Василика. – Пить на посту вы сможете только воду… Те, от кого вы меня защищаете, не пьют.
– Понятно, - сказал гвардеец короля.
Он словно бы даже не слишком удивился; а Василика еще больше укрепилась в своих подозрениях. Она про себя жарко взмолилась небу за обоих своих мужчин – любимого и единственного друга. Только бы они не стали друг другу волками! Господи, сохрани!
Она пошла на рынок в сопровождении слуг и охраны; и продолжала молиться про себя, чтобы расплата за эти милости наступила как можно позже. Чтобы она не наступила никогда. Василика молилась о возвращении Корнела.
Возлюбленный витязь Дракулы, обнаженный по пояс, упражнялся с мечом во дворе – во дворе большой турецкой крепости, и не так, как привык: одной левой рукой, хотя мечом владели обе. Правая, госпожа, по-прежнему висела на перевязи.
За его занятием, сидя кто где на стене и на голой земле, наблюдали несколько янычаров – бывших христиан, сломленных отуреченных христиан, вислоусых и бритоголовых: и в их глазах тускло светилось восхищение, похожее на ненависть… или ненависть, похожая на восхищение. Вот Корнел в последний раз рубанул деревянного болвана; и поднырнул под него, когда тот качнулся навстречу сломанной руке витязя всем своим весом.
Корнел быстро отступил, опустив меч, - он тяжело дышал; его пошатывало. В глазах было темно, надсаженные раны опять болели.
Янычары засмеялись, переговариваясь по-турецки. Корнел откинул со лба мокрую седую прядь и поднял голову; он широко повел мечом, который, казалось, сросся с его левой рукой. Смех сразу утих.
Корнел улыбнулся, пропуская мимо ушей последовавшие за этим ругательства изменников, – они были ему музыкой, похвалой. Потом он расправил ноющие плечи и вошел внутрь крепости. На ходу вогнал меч в ножны, висевшие на поясе шаровар.
Он ступил в комнату без окон, с низким потолком, но с коврами, войлоками и умывальным тазом, стоявшим на табурете в углу. Больше Корнелу сейчас ничего не нужно было. Он стал умываться, полной горстью зачерпывая воду и поливая могучую грудь и спину. Вода стекала по его рубцам: старым и свежим, подживающим.
Встряхнувшись, витязь огляделся вокруг отдохнувшими глазами, точно ожидал увидеть что-нибудь новое. Но он почти не видел нового в последние недели – и пока находился в крепости, и ранее того. В эту твердыню, вторую по счету, его привезли с завязанными глазами.
Корнел провел рукой по лицу.
– Василика, - прошептал он. – Раду, сердце мое…
Он мог надеяться на спасение – и с каждым днем все больше. Но не слишком ли поздно это будет?
Тут послышались мягкие ровные шаги, и в комнату вошел другой человек, облаченный в халат. Его рыжие волосы, как всегда, в красивом беспорядке покрывали плечи.
– Быстрые успехи, - одобрительно сказал начальник крепости, осмотрев Корнела. – Ни одной новой царапины. Я слышал, как ты взбесил янычаров.