Отрада
Шрифт:
Они разделились, условившись держаться неподалеку друг от дружки, и изредка перекрикивались. То тут, то там звучало имя мальчишки, и с каждым часом Отраде делалось все тревожнее.
Уж второй день начался, как Твердята пропал. Без воды, без снеди... Сколько весен минуло младшему брату Храбра? Поди, не больше девяти. Как же он, должно быть, испужался. А коли и ночь провел в лесу... Отрада себя не мнила трусихой, но она бы, верно, замертво на месте мальчишки упала, коли б довелось ей такое испытать. Не зря остерегались люди ходить в лес по ночам.
— Твердята! — в который раз позвала Отрада и прислушалась: в ответ, как и прежде, доносились лишь отголоски ее же
Она пошла дальше, продолжая звать мальчишку, и иногда слышала голоса других женщин. Пару раз, запутавшись в поневе, не могла устоять на ногах и падала на землю, украшая подол черными разводами. Она испачкала лицо, когда грязной рукой провела по нему, смахивая испарину.
Ее путь резко взял в гору, и Отрада тихо вздохнула. Дыхание вырывалось из ее груди тяжелыми хрипами, а по спине стекали капельки пота. Она останавливалась пару раз, с такой жадностью приникая к бурдюку с водой, что горло ходило вслед глоткам.
Немного переведя дух, она продолжила взбираться в гору и в конце пути вышла на небольшую поляну, свободную от деревьев. Внизу был пологий склон, и шумела быстрая река, разделявшая земли двух общин
Отрада глубоко вдохнула, с наслаждением подставляя разгоряченное лицо прохладному, сильному ветру. А потом вздрогнула, словно что-то случилось. Сперва она даже не поняла, в чем дело, а потом звук повторился и внутри все похолодело, а после — резко оборвалось, рухнув вниз.
Она подскочила к самому краю и посмотрела вниз, на берег реки, и увидела там Твердяту. Он лежал навзничь и полусипел-полустонал, и его голос звучал совсем тихо. Отрада начала спускаться, но почти сразу же споткнулась, упала и покатилась вниз, пытаясь уцепиться за выступавшие корни деревьев, чтобы замедлиться. Но остановиться смогла они лишь в самом конце, когда очутилась на ровной земле. Почувствовав острую вспышку боли в правом плече, она кое-как поднялась, вся испачканная в пыли, с разодранным обо что-то подолом поневы и рукавами, с кровью из рассеченной брови.
— Твердята! — хрипло крикнула она и вновь поспешила к нему, с разбегу упала рядом на колени и тут же взвыла. Кажется, плечо она все-таки вывернула...
Мальчишка смотрел на нее глубоко запавшими, измученными глазами, а на его губах уже запеклась сухая корка.
— Сейчас, сейчас, — зашептала она, рваными, судорожными движениями вытаскивая пробку из бурдюка и поднося к его лицу.
Он сделал первый глоток, подавился, закашлялся, выплевывая почти всю воду, и Отрада обхватила его за плечи, помогла сесть и напиться, придерживая бурдюк. Ее сердце бешено колотилось, словно после долгого бега. Она заметила, что его рубаха была разорвана, а руки украшали многочисленные ссадины и порезы, и на затылке запеклась кровь. Но худшим его ранением была вывернутая правая нога, опухшая так сильно, что это было заметно даже под портками.
— Я мыслил, меня не найдут, — сорванным от криков голосом прошептал Твердята, утыкаясь ей в плечо.
Когда мальчишка расплакался, она ничего ему не сказала. Лишь осторожно погладила по макушке, по грязным волосам, избегая прикасаться к пятну запекшейся крови.
— Твой брат искал тебя с ночи, — шепнула она, почувствовав, что Твердята перестал вздрагивать от слез. — Он ни за что бы не позволил тебя не найти.
Просветлев взглядом, мальчишка поднял на нее заплаканное лицо и попытался улыбнуться неверными губами.
Отрада, запрокинув голову, оглядела обрыв, по которому слетела вниз. И как только жива осталась – таким крутым и непроходимым он ей показался.
— Ну что, будем выбираться, — сказала она преувеличенно бодро и тайком закусила
губу.27.
Сказать было легко, но сделать куда сложнее. Отрада с сомнением посмотрела на распухшую лодыжку Твердяты и заглянула ему в глаза.
— Ты ходить, поди, не можешь. А нам на холм надобно залезть...
Натерпевшийся мальчишка понуро кивнул и поежился.
— Я бы по ровной стезе сдюжил! — сказал он, словно пытался оправдаться. — Но наверх не взберусь.
— И не нужно! — воскликнула она. — Ты тут посиди, я одна быстро управлюсь. Позову сестру твою да дядьку, они недалеко должны были уйти, — Отрада улыбнулась и вновь погладила его по голове.
На ноги поднялась преувеличенно бодро и даже подмигнула Твердяте перед тем, как развернулась и пошла к подножию крутого, заросшего кустами да деревьями холма. Ей самой, по правде, было худо. Правой рукой шевелить она не могла, вот и висела та вдоль тела, словно плеть. Подъем дался тяжко и отнял все силы. Не раз и не два скользили ее ноги по неутоптанной земле, и Отрада падала, еще пуще тревожа плечо. Она вся перемазалась и давно перестала о том тревожиться: уж и рубаху малость порвала, и зеленью от травы испачкала, и понева вся в пыли...
Когда все же ей удалось вскарабкаться на холм, едва переведя дух, Отрада принялась на разные лады звать тех, вместе с кем искала Твердяту. Она выкрикивала имена, протяжно тянула «ау-у-у-у-у-у-у», но все втуне.
Лес был огромен, а людей – мало. Они растянулись в длинную цепочку еще до того, как Отрада отбилась ото всех и, не иначе как по воле Богов, случайно набрела на обрыв, где и нашла мальчишку. Немудрено, что никто ее не слышал. Она кричала долго, пока не заболело горло и она уже не могла произнести ничего громче шепота. Она откашлялась, попробовала еще раз, но голос сорвался и ничего не получилось.
Приложив ладонь к горлу, Отрада заозиралась по сторонам. Со всех сторон ее окружала непроходимая с виду чаще. Она не знала этих мест и не знала троп. Ведала лишь, что за реку соваться опасно. Коли она не может никого дозваться, придется им с Твердятой как-то взобраться на холм и пойти в сторону общины. Надежды на то, что кто-то случайно набредет на них во второй раз, не было. Такие дивные вещи случаются единожды.
Отрада спустилась обратно к мальчишке, и тот внимательно следил за каждым ее движением, словно боялся, что она исчезнет и он останется один. На его испачканных пылью щеках были отчетливо видны две неровные, светлые дорожки от слез.
— Я больше не могу кричать, — прошептала она сорванным голосом. — Тебе очень больно? — спросила она, указав на ногу.
— Уже нет, — закусив губу, ответил мальчик.
— Нам придется подняться самим. Тут совсем чуть-чуть. Ты сможешь встать?
Он решительно кивнул, обхватил ее шею руками и поднялся, опираясь на левую ногу и держа согнутой правую. Он побледнел до синевы, коротко вскрикнул и с трудом удержался от слез — было больно, много больнее, чем когда он пришел в себя глубокой ночью…
— Я… я не смогу идти, — запинаясь, пробормотал Твердята. — Оставь меня, — предложил он убитым голосом, глядя в сторону. — Одна ты быстрее до избы доберешься.
— Ну уж нет! — Отрада решительно мотнула головой.
Она не смогла бы бросить мальчонку здесь совсем одного. Только не сызнова, не после того, что он уже пережил. Она бережно усадила его обратно на землю и поискала взглядом крепкую палку, на которую он смог бы опереться. И вскоре увидала ровно такую, как было нужно: подходящую Твердяте по росту, достаточно толстую и устойчивую.