Отрада

— Отыскала, — равнодушно отозвалась Отрада, которой мало радости было говорить с женщиной, возведшей на нее напраслину.

— Благодарю тебя за брата, — она прижала к сердцу раскрытую ладонь и слегка поклонилась, не согнув, впрочем, шеи. — Ты вроде бы славная девушка, отчего же честь свою не блюдешь?

Услада не сдержалась. Не смогла промолчать, оказавшись рядом с Отрадой.

Та вспыхнула, словно маковка, и тотчас побледнела. Даже россыпь веснушек, щедро появившаяся на ярком летнем солнышке, посветлела.

— Ты, вестимо, подсобила нам с Твердятой, и за это я тебе всегда буду благодарна, — Услада же ее молчание восприняла как согласие и потому, приободрившись, продолжила. — Но ты бы не лезла к нему да Нежке. Да и от Храбра держись подальше... ни к чему нам такое.

Договорив, она степенно кивнула и удалилась вслед за братом: тот, по-прежнему держа на руках Твердяту, как раз отправился вместе с Вереей к ней в избу.

Вся кровь, казалось, прилила к щекам Отрады, пока она стояла да глядела вслед Усладе, а в ушах непрестанно стучали ее слова. Как женщина цедила их сквозь зубы, едва-едва шевеля губами; как сморщила нос, словно унюхала что-то дурно пахнущее; как страдальчески заломила широкие брови коромыслом...

— Девонька! — Верея, обнаружив ее исчезновение, остановилась и принялась оглядываться по сторонам.

Закусив изнутри щеку, Отрада поспешила на зов. Болела душа, болело плечо, болела нога, которую она подвернула. Злость и обиду на Услада всячески подзуживали ее сказать в ответ что-то обидное и мерзкое, такое же гадкое, как и слова женщины.

«Значит, мальчишку искать я была ей хороша. А нынче – просит подальше держаться... Да больно мне нужно! Да разве ж я сама с ней заговорила?! Коли б не Твердята, вовек подле нее не остановилась бы!» — смурная, хмурая Отрада шагала подле знахарки, и та все обеспокоенно поглядывала на нее, но ничего не спрашивала: слишком вокруг было много чужих ушей.

В избе Твердяту, который бредил, то погружаясь в чуткую, неглубокую дрему, то приходя в сознание и сталкиваясь с болью, уложили на скамью. У него начался сильный жар, и Верея велела принести ледяной воды из колодца. Подхватив ведро, Храбр тотчас скрылся снаружи, а знахарка коснулась лба мальчишки и что-то зашептала себе под нос. Она потянулась к большой кожаной мошне, которую всегда носила с собой на поясе и хранила в ней некоторые лекарственные растения, и кинула в чашу горсть высушенных, мелко растолченных трав, плеснула воды из ушата, взболтала и поднесла ко рту Твердяты.

Тот сделал несколько глотков, потом закашлялся и отвернулся, но знахарка непреклонно заставила его выпить почти все.

Отрада опустилась на лавку подле него. Его лоб был горячим, почти обжигающим, а из груди вместо дыхания вырывались сухие, частые хрипы.

— Потерпи, малыш, потерпи, — прошептала она.

— Это ромашка, корень солодки и растертая ивовая кора, — сказала Верея, отставив в сторону пустую чашу. — Должно помочь, — помедлив, она перевела взгляд на опухшую лодыжку мальчишки и покачала головой, одновременно цокнув.

— Плохо, светлая Макошь, плохо, — сказала она, поджав губы.

Вместе с Храбром, который принес два полных ведра воды, в избу вернулась и Услада. Словно ошпаренная, Отрада поднялась со скамьи, стоило той показаться в дверях, и подошла к опустевшему ушату, чтобы его наполнить.

Прислушиваясь к тихому голосу знахарки за спиной, она, наконец, смогла смыть с лица налипшую пыль и грязь, стереть разводы.

— Держи его крепко и прижми к скамье, — велела меж тем знахарка. — Колы нынче не вправим, будет токмо хуже.

Почти сразу же следом раздался тошнотворный, громкий хруст, а после закричал Твердята — громко и очень пронзительно.

— Т-ш-ш-ш-ш-ш-ш, — зашипел Храбр младшему брату. — Тихо-тихо, уже все, малец. Уже все.

Поежившись, Отрада утерла лицо рушником и повернулась. Твердята плакал, и старший брат гладил его по слипшимся от пота и пыли, потемневшим волосам.

— На ночь тут его оставлю, — деловито сказала Верея, перебирая свои горшочки и поглядывая на мальчишку с тревогой. — Надобно с ним посидеть до утра, присмотреть. Девонька, — поглядела на Отраду, — вдвоем с тобой управимся?

— Лучше я вместо нее, — Услада вскинула голову, как только знахарка упомянула имя девки.

Храбр также поднял на сестру тяжелый, немигающий взгляд. Нашла время, когда о бабских своих склоках думать!

Посмотрев на Верею, Отрада молча развела руками. Она не хотела ни спорить, ни даже просто говорить с Усладой.

— Ты, Устя, ступай-ка в избу. Уж скоро Белояр воротится, — Храбр в упор поглядел на сестру и едва заметно качнул головой, когда та вздумала его перебить. — Да и негоже Бажена с Нежкой одних бросать, поди измаялись уже.

— Лучше я, чем она, — но Услада, вышедшая замуж в другой род, брата слушать не намеревалась, и Храбру пришлось подняться на ноги. Волей-неволей, но встала со скамьи и его сестра.

— Я сказал: ступай, — твердо, непреклонно повторил кузнец и придержал заупрямившуюся Усладу под локоть. — Не позорься, сестра, — шепнул ей на ухо, и лишь тогда та обмякла в его руках, перестав бороться.

Вместе они вышли на крыльцо, и Услада едва поспела наскоро попрощаться с вереей. Когда за ними хлопнула дверь в сени, знахарка с лукавой, хитрой усмешкой покосилась на Отраду.

— Ты не серчай на нее, — попросила она внезапно. — Услада – хорошая бабенка, но шибко уж гордая. Да и братьев своих любит, как никто.

— Братьев своих любить недурно, токмо пошто же она на меня напраслину возводит? — Отрада пожала плечами.

— Какую напраслину? — Верея тотчас нахмурилась, растеряв все лукавство.

— Дурное про меня Храбру наговорила, — она свела на переносице светлые брови, припомнив слова Твердяты.

Кузнец так и замер в сенях, вытянув руку, чтобы толкнуть дверь. Он стиснул и сразу же разжал кулак, борясь с собой, ощущая пустоту в ладони. Хотелось положить ее на гладкий сруб и надавить, чтобы с тихим шелестом распахнулась дверь, и он бы увидел в горнице одну горделивую упрямицу.

Потоптавшись на пороге, он, неслышно ступая, шагнул назад, на крыльцо. Отвернулся спиной к избе и вздохнул. Ни к чему это теперь ворошить. Возвела напраслину Услада али нет – то неважно. Сперва он должен найти и наказать убийц отца. И пока он не исполнит задуманное, пока не сделает то, в чем клялся, не станет он сердце себе бередить.

Ни себе, ни ей.

Храбр еще долго простоял снаружи избы и, лишь выждав достаточно времени, вернулся обратно. Твердята спал в беспокойном забытье, и Верея едва успевала менять рушники, которые клала тому на лоб, чтобы побороть сильнейший жар, что одолел мальчишку.