Отрада

— По осени воевода приехать обещался, — робко заговорила Отрада. — Может, тогда.

— Может, — эком откликнулась знахарка, думая о своем.

30.

Храбр пришел к брату под вечер. Сперва подсоблял мужикам на сенокосе, чтобы нагнать день, когда они искали Твердяту, а после полудня работал в кузне. Староста, словно в насмешку, со всей общины велел собрать и приволочь инструменты, которые нуждались в починке. Вот над ними Храбр и трудился.

Коли мыслил Зорян Нежданович, что получится у него кузнеца испугать али разозлить, то тут он прогадал. Без Твердяты, который обычно подсоблял ему, было тяжко, но не напрасно отец брал Храбра с собой в кузню, едва тот выучился крепко держаться на ногах. Не бывало еще такого, чтобы он с работой не справился.

Не получится позлорадствовать у старосты и нынче.

В избу к Верее Храбр пошел сразу после кузни: голодный и уставший, токмо и успел омыться прохладной водой из бочонка. Бабка Веселина, родня по матери, присматривающая обычно за Твердятой и Нежкой, захворала еще пуще, и все говорили, что недолго ей уже осталось. Потому Милонегу он отправил пока в избу Белояра и Услады, а сам минувшей ночью лежал на лавке в пустой, просторной избе совсем один и долго разглядывал деревянный сруб у себя над головой. Терзали его голову невеселые думы, и, выходило, с какой стороны ни глянь, а делал он все худо.

Дойдя до избы знахарки, Храбр пару раз постучал в дверь, удивленный, что никто его не привечает, пока не услышал слабый голос Твердяты. Когда он вошел, брат полусидел на лавке, опираясь спиной о стену, но глядел на него осмысленным взором. Совсем не так, как вчера днем, когда у него от лихоманки и боли закатывались глаза.

— Госпожу Верею в соседнюю общину позвали, — поспешно сказал Твердята, заметив, как нахмурился оглядывающийся по сторонам брат. — А Отрада к колодцу пошла, у нас вся вода вышла.

Он облизал пересохшие губы и потянулся к чарке с остывшим питьем, что стояла на полу подле лавки. Чем больше глядел на него Храбр, тем больше хмурился. Не должно быть у мальчишек таких синяков и ссадин на лице, и ран на затылке...

Он пересек горницу, в которой все выглядело так, словно хозяйка ушла на несколько минут и вот-вот вернется: на столе, засыпанным ржаной мукой, лежало замешенное для хлебов тесто; в печи тихо-тихо шкворчал горшок, и по избе плыл сладко-медовый запах лесной ягоды и лета. На лавке у женского угла Храбр углядел мужскую рубаху с искусной вышивкой, в которой угадывалась рука Отрады. Оглядел и почувствовал острый укол ревности, ведь такие рубахи дарили перед свадьбой женихам. Он поспешил прогнать недостойное мужа чувство. Не жить же девке вечно в избе у знахарки. Коли засматриваются на нее молодцы, почему бы и не пойти за того, кто приглянулся.

Храбр опустился на край лавки, на которой лежал Твердята, и тот неосознанно подтянулся, пытаясь сесть.

— У меня почти ничего не болит уже! — преувеличенно бодро заверил мальчишка и поморщился, сделав очередной глоток питья, оставленного для него знахаркой.

— Ну-ну, — кивнул Храбр и потянулся погладить его по спутанным волосам. Ненароком коснулся лба рукой: все еще горячий. — Ну и испужал ты нас, — вздохнул он, вспомнив, как еще накануне беспомощно метался, не ведая, где и как искать молодшего брата.

Твердята опустил взгляд на руки, в которых держал чарку, и поежился.

— Я ничего не помню даже... токмо, как кто-то ударил меня по затылку...

— Ништо. Что помнишь, то и сказывай.

— Я бежал к тебе в кузню... а потом отчего-то остановился... и получил палкой по голове. Видел, как кто-то отбросил ее в сторону, — Твердята судорожно выдохнул и сцепил в замок пальцы, избегая смотреть на брата. — Я плохо помню… верно, меня волокли по лесу. Долго волокли. А когда скинули с обрыва, я зацепился за корягу и вывихнул там ногу.

Слушая брата, Храбр скрипел зубами. У него-то сомнений не было, кто с Твердятой такое сотворил! Хоть и не видал никого его младший брат, а он все же ведал. Староста это, Зорян Нежданович, вздумавший сгубить весь его род. Вот и на мальца нынче руку поднял... он-то в чем был повинен?

— Совсем не помнишь ничего больше? — спросил он с надеждой, не ведая, как жестко прозвучал его голос.

Твердята виновато на него взглянул и мгновенно поник плечами. Закусив губу, мотнул головой.

— Коли б помнил, я б сказал, — прошептал едва слышно.

Ускользающая мысль настойчиво вертелась в голове Храбра, и тот прищурился, повнимательнее пригляделся к избитому брату. Что-то не давало кузнецу покоя, и он думал, что вот-вот догадается. Но его прервал донесшийся со двора шум. Скрипнула дверь, и из сеней прозвучал запыхавшийся, но веселый голос Отрады, которая еще не ведала, что в избе гости.

— Малец, это я! Госпожа Верея до утра не вернется, будем с тобой вдвоем вечерять!

Держа обеими руками полное до краев ведро, она боком вошла в горницу, следя, чтобы вода не расплескалась на пол. Бухнув его подле печи, смахнула со лба выступившую испарину: умаялась тащить, и завела за уши несколько коротких прядок, выбившихся из тугой косы.

— Голодный поди? — спросила Отрада и, наконец, повернулась. Обомлев от испуга, она ойкнула и ступила назад – никак не ожидала повстречать Храбра.

— Как сердце зашлось, мамочки! — сказала она, прижав ладонь к груди.

— Здравствуй, Отрада, — сказал кузнец уже без былой враждебности.

Он встал ей навстречу и указал на одиноко стоявшее у печи ведро.

— Второе где потеряла? — и скрылся в сенях, когда та молча махнула на дверь.

Твердята завозился на лавке и потянулся к деревянной клюке, служившей ему опорой, чтобы встать, и отошедшая от испуга Отрада подскочила к нему и усадила обратно.

— Ты куда собрался, резвый такой? Тебе что госпожа Верея велела? Лежать на лавке и меня слушаться! Вот и лежи.

Когда Храбр принес в горницу второе ведро, Отрада уже хлопотала подле печи: вытащила из нее уютно шкворчащий горшок и поставила на ухвате хлеба для утренней трапезы.

Он залюбовался ее ловкими, выверенными движениями и некоторое время молча наблюдал за ней, пока не опомнился, нахмурился и не отвел взгляд.

«Не твоя она куница*. Не твоя», — напомнил себе, разом помрачнев.

— ... потрапезничаешь с нами? — он поднял голову и вовремя: расставив на столе миски, Отрада как раз убирала подальше от чужих глаз рубаху, которую, вестимо, любовно вышивала для своего желанного.

Сглотнув, Храбр, словно завороженный глядел, как девичьи руки бережно свернули тканину: раз, другой, третий. Как она провела ладонью по незаконченному узору и прикусила губу.

К языку прилила горечь, и Храбр почувствовал, что ему стало душно в этой небольшой горнице, где от девки его отделяла лишь пара шагов. Он потянул за ворот уже свою рубаху, узора на которой не касались любящие руки, и кое-как заставил себя помотать головой.