Отрада

— Пойдем потихоньку вдоль берега, — сказала она, вручив ему свою находку. — Торопиться не будем. Рано или поздно, встретим кого-нибудь. Они должны искать тебя у реки.­

Твердята попрыгал на месте, примиряясь. Боль была почти терпимой. Уж всяко не сильнее, чем на темечке, или в самом начале, когда он токмо очнулся на берегу... Да он бы и не стал жалиться! Меньше всего хотел быть Отраде обузой! Она ведь его не бросила, не оставила вновь одного, чего Твердята до жути боялся. Сам-то он ей предложил уйти, как не предложить, но был плакать готов при мысли, что она так поступит.

— Ну? — Отрада улыбнулась ему, отряхнув руки от налипшей пыли. — Годится?

— Годится, — по губам мальчишки скользнула первая за все время улыбка.

Схватившись за палку двумя руками, он упер ее в землю, навалился всем телом и сделал небольшой шаг вперед левой ногой.

— Вот так, молодец! — Отрада всячески старалась подбодрить испуганного, взъерошенного мальчишку. Тот обливался потом, пыхтел, но продолжал раз за разом делать небольшие шаги вперед.

Да. Упрямства ему не занимать: было, в кого!

Она медленно шла рядом с ним и искоса поглядывала на запекшуюся на темечке кровь. Неужто ударил кто-то? Али сам, когда с обрыва падал? Да как он рядом с ним оказался: так далеко от общины, в лесной глуши?

Она мыслила спросить, да не стала. Ей казалось, и так Твердята подле нее держался скованно да глядел в ее сторону даже будто бы чуть виновато.

Но Твердята заговорил с ней сам. В перерывах между шагами, пока пытался отдышаться, он сказал, что почти ничего не помнит.

— Я к брату в кузню спешил, запаздывал уже. Бежал наискосок, — он мучительно хмурился и смахивал со лба выступивший от напряжения пот.

Вдоль берега реки лес заметно поредел, и густые, широкие кроны больше не укрывали их от солнца спасительной тенью. Шагать приходилось под жаркими лучами.

— Потом остановился... не помню, для чего, — Твердята досадливо вздохнул, и Отраде сделалось его жаль. — Может, потерял что-то... а потом помню только жгучую боль в затылке, и все. Меня волокли по лесу. Долго волокли. А как скинули с обрыва, я зацепился за корягу и вывихнул ногу. А потом меня нашла ты, — он поднял посветлевшие глаза на Отраду, и та улыбнулась ему, погладила по пыльным, слипшимся от пота и крови волосам.

От услышанного у нее в жилах застыла кровь.

Твердята болтал беспечно, был он еще совсем мальцом.

А выходило, что кто-то поднял на него руку. Да еще и с зажатым камнем. Да не просто поднял. Жизни намеревался лишить... В лес отволок, в безлюдное, неизведанное место. С обрыва скинул и бросил помирать мальчишку, который едва встретил девятую весну.

Да что за нелюдь живет с ними по соседству? Кто такое сотворить мог?..

— А помнишь, где ты остановился перед тем, как тебя ударили?

— Не-а, — Твердята чуть руками не развел в разные стороны, да вовремя опамятовался, что за палку держаться следует. — На окраине где-то... я порядком от избы отбежал, — добавил он, впрочем, уже не шибко уверенно.

Мальчишка снова пригорюнился, и Отрада решила, что довольно с него вопросов и ее досужего любопытства! Какое-то время они шли молча, и тишину разбавляло лишь усердное, настойчивое сопение Твердяты. Когда оно стало громче, а его шаги – реже, Отрада предложила малость передохнуть. Сбегав к реке, она наполнила опустевший бурдюк водой и вернулась к мальчишке, который внимательными, воспаленными глазами следил за всеми ее передвижениями.

От собственной беспомощности он едва не ревел.

— Благодарствую, — прошептал искусанными, потрескавшимися губами, взяв у нее из рук бурдюк.

Все никак не мог напиться. Немало времени ведь провел, мучаясь жаждой. В который раз зашлось у Отрады сердце. Ну как допустили светлые Боги, чтобы ходило по их общине такое лютое зло!

— Ты такая добрая, — осоловело улыбнулся Твердята, напившись. На солнышке его разморило от усталости. Пережитое, наконец, взяло свое, и силы совсем покинули мальчишку. — И отчего сестра тебя хулила... наговаривала брату на тебя...

В один миг он очнулся от своей сладкой полудремы. Испугавшись, встрепенулся и поглядел на Отраду огромными глазами, особенно сильно выделявшимися на изнеможденном лице. Уразумев, что да все слышала, понуро опустил голову и поник плечами...

— Прости, пожалуйста, я болтаю, не думая... — пробормотал, разглядывая речной песок у себя в ладонях. — Прав брат, язык у меня как помело...

Поджав губы, Отрада криво улыбнулась. Вот, стало быть, как. Ее бранила Услада. А Храбр, вестимо, услыхал и поверил. Потому и к ней переменился резко, в один день. Вот, стало быть, как. Чужим словам, неведомо каким, поверил. Чужому лживому навету. А Услада-то... чем она от нее такое заслужила? Никогда никакого зла ей не делала, слова худого не говорила!

Она ощутила, как рот заполнился горечью, и с трудом сглотнула. Было противно и мерзко, словно извалялась в груди. Она даже серчать не могла на Твердяту: на него-то за что. Напрочь, поблагодарить мальца следует. Что глаза ей раскрыл.

— Нечего мне тебе прощать, — совладав с собой, она слабо улыбнулась. — Ну, передохнул малость? Идти надо, пока не стемнело. Потихоньку сдюжим!

Она поднялась и здоровой рукой помогла встать Твердяте. Правое плечо она оберегала: оно болело при каждом неловком движении, стоило ей забыть и посильнее дернуть.

Смущенный мальчишка на нее даже не посмел взглянуть. Схватил поспешно палку и захромал вперед. Отрада шла на пару шагов позади него. Внутри бушевала обида, которой досель она не ведала.

Поверить навету! А ведь Храбр на своей шкуре ощутил, какой бывает людская молва! Несправедливой, жестокой, лживой! А наговору против нее все равна поверил.

Было Отраде горько и обидно. Припомнила все-все, до мельчайшего жеста. Как глядел Храбр поверх ее головы, то в сторону, то в бок. Как сторонился ее; как холодно, чуждо с ней говорил! Словно она перед ним в чем-то провинилась!

И такая злость взяла Отраду, что дышать стало трудно и больно. Сжав кулачки, она решительно тряхнула головой, и длинная косища зазмеилась по спине.

«Он со мной знаться не желает – добро! И я с ним тогда тоже!» — порешила она.

28.

Он шел вдоль берега так долго, что успел отчаяться. Кругом, куда бы ни падал взор, простиралась гладь воды в мелкой ряби из-за порывистого ветра. Но ни человека, ни даже зверя не повстречал он на всем своем пути.