Отрада

— Я не... — Храбр собрался было перед ней оправдаться, ошеломленный смелостью пичуги, но Отрада его перебила.

Столько всего на сердце у нее накипело и наболело, что не было больше мочи терпеть. Чувства, невысказанные обиды, злые слова, косые взгляды, его холодное, осуждающее молчание, теплая улыбка в уголках губ, прикосновение горячего тела – все это нахлынуло на нее разом и утянуло с собой, в глубокую темную бездну.

Она уже ничего не боялась и не стыдилась, и робость, ее верная старая спутница, молчаливо притаилась в самом дальнем уголке души. Сжав кулаки и вытянув руки вдоль тела, она подступала к Храбру, словно к горе, и он – сильный, взрослый муж! – сделал шаг назад.

— Что ты не? — в ее голосе звенела обида. — Наговорам сестры поверил, на меня глядел лютым волком! Стоять подле меня не мог, боялся чего-то? Запачкаться?! Отчего же меня не спросил?! В дурное поверить всегда легче, правда? Уж тебе ли о том не знать.

Глаза кузнеца расширились, он несколько раз моргнул. Стиснул зубы, потому как захотелось ему протянуть руки и сграбастать эту говорливую, отважную пташку. Сграбастать и не отпускать.

Словно завороженный, глядел он в ее блестящие, яркие болотной зеленью глаза; на россыпь веснушек на щеках и носу; на два маленьких пятнышка румянца. Усилием воли заставил себя разжать кулаки и вытянуть руки вдоль тела. Чувствовал, как от напряжения свело плечи, как натянулись, словно тетива, все-все жилы.

— Жениха мне выдумал... Чем я перед тобой виновата?!

— Так рубаха же...

— Какая рубаха?

— У тебя недошитая на лавке лежала. Дар жениху на сватовство. Я по узору угадал, — сказал Храбр и застонал про себя.

Дурень, ой дурень! Когда вслух произнес, тотчас убедился, что разума у него совсем в пустой голове не осталось!

— Это для Стиши... — тихо выдохнула Отрада. — Я для нее вышивала узор...

Она покачала головой с горьким разочарованием.

— Ты ступай, — заговорила, когда молчание стало невыносимым. — Поздно уже. Завтра к госпоже Верее зайдешь.

Храбр дернулся, словно ее маленькая, привыкшая к труду ладошка его ударила. Шагнул вперед, словно слепой, впервые рассмотрев девку перед собой, по-настоящему ее разглядев. Отрада стояла рядом с печкой, гордая и напряженная, и не плакала лишь потому, что при нем слезы лить не хотела. Ему казалось, только тронь ее, и исчезнет, словно туман над водой.

Теперь, когда она рассказала ему, когда не побоялась и заговорила первой о том, как рвал он ей сердце, у Храбра весь дух из груди вышибло. Он уразумел, что коли уйдет нынче, дорога в эту избу для него навсегда будет закрыта. Отрада с ним не то что не заговорит, не взглянет больше никогда.

Довольно. Довольно он ее мучил.

Вон оно как.

И жениха выдумал, сам в голове все накрутил, вообразил то, чего и не существовало.

— Радушка, — позвал он, подивившись сам себе.

Откуда только слово ласковое вспомнил?

Она вздрогнула, резко крутанулась, чтобы поглядеть на него, и Храбр шагнул вперед. Он уже протянул руки, чтобы сделать то, что давно ему мстилось, но замер в последний момент.

Ну, уж нет. Коли решился, то следовало делать честь по чести. Храбр вздохнул и перевел взгляд на дощатый пол. Давненько он не ощущал себя таким огромным и таким неуклюжим.

Отрада глядела на него пристально и молчала. Но хоть из избы больше не гнала, и то хлеб.

— Люба ты мне, — глухо сказал кузнец, и тогда она охнула.

Невольно ступила назад и вжалась острыми лопатками в теплую печь. Посмотрела не него округлившимися глазами и склонила голову набок, к плечу. Храбр тоже на нее взглянул – как по сердцу резанул ножом: остро, быстро. Глаза у него потемнели, жилы на скулах напряглись. Непросто, непросто дались ему последние слова.

Отрада ждала, чего угодно, но не этого. А потом Храбр порылся за пазухой и достал из-под рубахи небольшой сверток и положил на стол, подтолкнув к ней. Откинул слегка потрепанную тканину, и она увидала ладненькие, искусно сделанные усерязи, отливавшие серебряным блеском в тусклом свете масляной лампы.

— Тебе привез с торга. Когда в городище к воеводе ездил.

Отрада протянула руку, желая коснуться, и спросила: хлестко, с горечью.

— Отчего же тогда не отдал?

— Дурак потому что, — хмуро отозвался кузнец.

Уголки губ Отрады дрогнули, и она улыбнулась.

34.

По груди Храбра разливалось давно позабытое тепло. Отрада в нерешительности стояла подле стола и смотрела на усерязи, раз за разом скользя по ним жадным, внимательным взглядом. Коснуться их она так и не решилась, вот и оставалось лишь издалека любоваться.

— Примеришь, может? Али как?.. — устав ждать, заговорил Храбр и столкнулся с ее насмешливым, лукавым взглядом.

Она снова склонила голову к плечу, словно птичка.

— А чего я стану их примерять? — спросила, подавив улыбку. — Ты мне не жених, а я тебе не невеста!

Храбр поначалу опешил. Воздухом подавился, словно грудью со всего маху налетел на камень. Дышать стало трудно и больно. Но после, заметив хитрый блеск в ее взгляде, он вдруг расхохотался. Громко, со вкусом, во всю мощь. Так, как не смеялся уже давненько. И точно ни разу со дня смерти отца.

Ух, зеленоокая!

Отсмеявшись, он погрозил ей пальцем, и Отрада лишь быстро-быстро заморгала в ответ длинными ресницами.

— Ты гляди! Сватов пришлю!

— А присылай! — отозвалась она дерзко, но тут уже и сама смутилась собственного своеволия, и поспешно прикусила язык.

Да-а. Прежде не помнила за собой Отрада такой смелости. Сперва она пошутить хотела, подразнить угрюмого кузнеца, на которого все еще держала обиду. А нынче стало уже не до смеха.

Про сватов Храбр говорил всерьез, и ее глупая подначка, казалось, лишь крепче уверила его в принятом решении.

Подумав об этом, Отрада почувствовала, как на шеках стремительно расцвел густой-густой румянец. Пришлось от кузнеца взгляд отвести. Больше ей не хотелось ни подшучивать над ним, ни дерзко в глаза смотреть. Как обмолвился он про сватов, так быстрее забилось у нее сердце. Ладони, и прежде холодные, заледенели от волнения. В голове одна за другой мелькали мысли — одна другой дурнее.

— Ну, что ты? — спросил Храбр, не сводивший с нее пристального взгляда. — Не бойся... не хочешь – не пришлю! — сказал он и сам себе подивился.

Отрада думала недолго.

— Хочу, — прошептала, комкая в ладони подол длинной рубахи.

Заговорить ему помешала вернувшаяся Верея. Знахарка замерла в дверях, разглядывая румяную до корней волос Отраду, улыбавшегося шальной улыбкой кузнеца и узелок с усерязями на столе между ними.

— Ты завтра вечером не уходи никуда из избы, госпожа. Сватов зашлю к тебе! — Храбр повернулся к ней, забрал узелок и был таков.

Даже не договорили они о том, зачем он к ней приходил. Прищурившись, Верея проводила его взглядом и повернулся к Отраде, смущенно комкавшей в ладонях подол рубахи. Та пыталась спрятать довольную, счастливую улыбку, которая нет-нет да и появлялась на лице.