Отрада
Шрифт:
— Давай-ка я тебя провожу до избы. Пригляжу.
Милонега повеселела на глазах. Всю дорогу она болтала, не замолкая, и чирикала, словно лесная пташка. Позабыла про все свои горести: и про мальчишек, и про украденное лукошко с лесной ягодой.
Как назло, Услада возилась во дворе, когда Отрада с девчушкой подошли к их с Белояром избе. На сердце всколыхнулась давняя обида за ложный наговор, за злые слова о том, чего не было.
Завидев их, женщина отодвинула в сторонку горшок, который чистила песком, вытерла руки о передник, повязанный поверх поневы, и подбоченилась. Глядела
— Нежка, ты где была? — напустилась она на девочку, не дав никому из них и рта открыть. — Я тебе велела воротиться скоренько, а ты по лесу гуляла небось, лентяйка!
— Ее мальчишки задирали, — Отрада заговорила первой, уразумев, что беседовать с ней Услада не намерена. — Они лукошко ее потоптали.
— А у тебя самой рта нет, чтобы сказать? — прошипела женщина, схватив сестру за руку и дернув на себя.
На Отраду она по-прежнему глядела, как на пустое место.
— Идем скорее, дел в избе невпроворот! — и ушла, даже не обернувшись и не поблагодарив.
Милонега же, извернувшись на крыльце, отстранилась от сестры и быстро махнула своей спасительнице рукой. Выглядела девчушка смущенной.
Сведя на переносице пушистые брови, Отрада покачала головой, перехватила поудобнее коромысло и направилась в избу знахарки. И так припозднилась, пока Милонегу провожала. То, как вела себя Услада, не лезло из головы, как бы сильно она ни старалась. Выходило, не рассказал Храбр сестре, что сватов к ней засылать намерен? Коли не шутил он... Или, напрочь, рассказал, вот Услада на нее еще пуще волком глядела?..
А может, накануне он ее обманул. Посмеялся над глупой девкой, поверившей его словам?
Она изо всех сих гнала прочь дурные мысли, но лишь крепче уверилась в своем подозрении, когда у избы знахарки повстречала Храбра.
Тот сидел на крыльце и поднялся, едва ее завидев. Отрада задушила рвавшийся из груди стон и стиснула зубы. Свататься так не приходили. Стало быть, и впрямь он над ней жестоко посмеялся.
— Давай подсоблю, — он подошел к ней и протянул руку, намереваясь взять коромысло.
— Не надо! — она дернула плечом и рванула от него прочь, словно от огня. Еще быстрее зашагала к избе, хотя тяжелое коромысло пригибало к земле.
Спрашивать у него, зачем он пришел, она не станет! Довольно с нее унижений. Услышав позади себя вздох, Отрада еще пуще осердилась. Тяжко ему? Поглядите-ка на бедного кузнеца!
Злость придала ей сил, и на крыльцо она буквально взлетела. В горнице бухнула ведра о пол так, что выплеснулась через края огромная лужа. Ну, вот. Ей же потом убирать... Сдув налипшие на лоб волоски, она скрестила на груди руки и вернулась во двор.
Храбр, не ожидавший такой встречи, оторопело стоял у крыльца и глядел на дверь избы, закрывшуюся с грохотом. Он закатал повыше рукава чистой рубахи, которую нарочно надел перед тем, как идти к Отраде, и переступил с ноги на ногу. И поспешно спрятал улыбку, когда та вновь появилась во дворе.
Не совсем уж он чурбаном был, чтобы не догадаться, отчего та осердилась. Обещался вечером заслать сватов, а явился сам, один, еще и невовремя.
— Ты пошто пришел? — звонко спросила Отрада, пока он
мыслил, как бы лучше ей все обсказать.Раскрасневшаяся, она казалась еще красивее, чем обычно. Резко поднималась и опускалась грудь, гневно сверкали зеленые глазищи. Храбр снова с трудом подавил улыбку и подумал, что что-то неладное с ним творится.
— Я не могу сватов к госпоже Верее послать, — он решил сказать прямо. По-иному не умел. — Матушка и батюшка твои умерли... теперь за тебя староста отвечает. Или родня по матери. Вуй Избор.
Взгляд Отрады мгновенно переменилась, и перемена была столь стремительной, что Храбр встревожился. Она широко распахнула глаза, ахнула и пошатнулась – пришлось опереться ладонью о деревянный сруб. Весь гнев растаял на глазах, и румянец стек со щек, оставив после себя лишь ее мертвенно-бледное лицо.
Кузнец нахмурился. Отчего так испугалась Отрада? Ужели из-за сватовства распереживалась?
Нет. Тут таилось что-то другое. Побелела так, словно лешего воочию увидала.
Он шагнул к ней, придержал за локоть и усадил на поваленное бревно у стены. И сам опустился рядом, но не слишком близко.
— К старосте на поклон я не пойду, — сказал он жестко. На правой щеке дернулась жила: раз, другой, третий.
Отрада отстраненно кивнула. О таком она и не помышляла.
— Дядька Избор... — Храбр не успел договорить, как она метнулась к нему, вцепилась ледяными пальцами в предплечье и отчаянно замотала головой.
— Не ходи к нему! — воскликнула, едва ли не плача, и он еще пуще подивился.
Да что с ней?.. Не кричала да не плакала, даже когда подумала, что он пришел от слова своего, от сватовства отказываться. А нынче...
Но думалось Храбру плохо. Как тут здраво мыслить, когда холодные пальцы Отрады жгли его кожу сильнее священного Сварожьего огня в кузне? И сама она так близко к нему подалась, что видел он и россыпь веснушек на бледных щеках, и длинные, трепещущие ресницы, и нежные губы, чуть приоткрытые в мольбе?..
Захотелось ему вскочить и окатить себя самого ледяной водой из ушата.
— Он не отдаст тебя, — кое-как, неверным языком выдавил из себя Храбр. — Я ведаю.
Взгляд Отрады прояснился, и она быстро-быстро кивнула. Опомнившись, отскочила от него прочь, на другой конец бревна и руки для надежности спрятала под подол поневы, усевшись на них сверху. Даже бледный румянец вернулся на щеки.
Невольно улыбнувшись, Храбр чуть подвинулся к ней и раскрыл широкую, мозолистую ладонь, огрубевшую от работы. Помедлив, Отрада глянула на него из-под пушистых ресниц и все же вложила в нее руку – совсем маленькую, вполовину меньше, чем его.
Оба вздрогнули, когда коснулись друг друга, но Храбр не позволил ей отодвинуться во второй раз. Сжал ладонь, и кулачок Отрады полностью в ней спрятался. И было так уютно, и так правильно. Он – большой и сильный, она – маленькая и по-своему сильная перед другими, но не рядом с ним. Рядом с ним не нужно быть сильной, можно позволить себе слабость, можно укрыться за надежной спиной, спрятаться.
Совсем как ее ладонь спряталась в его руке.
— Без их согласия уводить тебя не хочу. Нечестно это.