Отрада

Раз, другой, третий!

— … Радка, Радка...

Голос Стояны доносился до нее, словно через пелену. Разом пропали образы перед глазами, и перестала кружиться голова.

Отрада огляделась: она сидела на земле, опираясь на руки, а встревоженная, перепуганная Стояна и бледная Добруша стояли рядом, склонившись к ней.

— Радка! — Стиша бросилась ей на шею, и они обе упали в примятую траву. — Что с тобой творилось, я так перепугалась...

«Я тоже, — с трудом моргнув, подумала Отрада. — Я тоже...»

Ужас подступил к горлу, и она потерла раскрытой ладонью шею. Сил, чтобы повернуться и поглядеть на берег реки, просто не было. Она коснулась мокрых щек и посмотрела на свои пальцы: неужто плакала?

— Что ты там углядела? — негромко, испуганно спросила Стояна. — На тебе лица не было... ты чуть с головой под воду не ушла, мы насилу подскочили! Ох, вот права ты была, не нужно было приходить сюда!

Стиша причитала и причитала, но Отрада бросила ее слушать. Она пыталась осознать, что увидела.

Кем являлась та женщина?.. Что за диковинные, белые самоцветы манили к себе своим внутренним сиянием?

И почему... почему на лице Храбра была кровь?.. Что с ним приключится?..

38

После увиденного Отрада не находила себе места. На Стишу злилась – жуть как! Сперва ни говорить, ни глядеть на нее не могла. Подруга уже и винилась, и плакала, а она никак не могла отойти. По уму-то, ей бы на себя злиться, ведь Стояна ее за руку не держала и пить хмельной мед не заставляла. Все это Отрада сама себе устроила, с нее и спрос. Но коли б не Стиша, разве б оказалась она на том берегу безлунной, страшной ночью? Разве б отведала хмельного меда? Разве б увидела то, что не позабудет до самой смерти? То, что приходило к ней в жутких, кошмарных снах?..

Сперва мыслила рассказать обо всем Верее. Но, немного погодя, передумала. Чем поможет ей мудрая знахарка? Выругает? Так Отрада и сама себя костерила на чем свет стоит. Прошлое уже не исправишь. Коли увидала она мертвое лицо Храбра в реке, придется с этим жить.

Самому кузнецу она, вестимо, ни словечком не обмолвилась. Не хотела совсем дитем неразумным в его глазах смотреться. Так и носила в себе эту тайну.

Закусив от усердия губу, Отрада поддела ухватом и вытащила из печи здоровущий, горячий горшок. Нынче она не пошла на поле: Верея попросила остаться в избе да подсобить с травами. Сама знахарка уже который день пропадала неведомо где от зари до зари: ну, работы ей всегда хватало. Была она единственной травницей на несколько общин, и потому частенько к ней за подмогой прибегали из дальних поселений.

Отрада осталась и с самого утра сушила, перебирала, перетирала, толкла, смешивала, запаривала множество самых разных трав, оставленных ей Вереей. Уж на что она думала, что неплохо в них разбирается, но у большинства даже названий не ведала и по листве не узнавала.

Еще с вечера она поставила в печь томиться щи из крапивы, и вот нынче, как раз к полудню, они поспели. Отрада перелила часть похлебки в горшочек поменьше, закрыла его добрым ломтем каравая, замотала хорошенько в рушник и смахнула со лба завиток, выбившийся из косы. От печного жара да суматохи с травами растрепавшиеся волосы принялись виться крупными кольцами, обрамляя лицо.

Дурное видение терзало ее второй день, две ночи подряд снились ей черные сны, которые она даже не хотела припоминать. Потому нынче она и решилась отнести Храбру в кузню обед. Верно, матушка ее, будь жива, дочку за такое не похвалила бы. Но слишком уж сильно тревожилась Отрада, и слишком живо перед глазами стояло окровавленное, мертвенно-бледное лицо кузнеца. Хотелось хоть издали поглядеть на него. Убедиться, что все с ним ладно.

Решительно прижав к груди теплый горшок, Отрада выскользнула из избы, пока не растеряла остатки решимости. Как еще Храбр на такое посмотрит... что скажет?.. Ничего дурного она не делала. Невесты женихам своим обеды носили всегда, а как же еще девке похвалиться своей вкусной стряпней? Как показать, что не белоручку в избу приведет, а добрую хозяйку?

Но то невесты. Просватанные.

А она просватана не была. И как бы сильно ни храбрилась Отрада да старалась об этом не вспоминать, ничего от этого не менялось. По людским обычаям, шла она с обедом к молодцу, с которым не связывали ее священные узы сватовства. И делать так не следовало.

«Я уже много всего сделала, чего не следовало, — утешала себя Отрада, пока шла по лесу да старательно глядела под ноги, обходя торчащие над землей коряг. — От еще одного разочка беды не будет».

Зато, может, сердце успокоится. Которое она сама себе напрасно растревожила.

Солнце припекало в спину даже сквозь густые кроны деревьев и заставляло бисеринки пота появляться на висках. Влажные пряди прилипали к лицу, и Отрада обмахивала себя одной рукой, чтобы хоть немного охладиться.

Она остановилась на середине тропинки, ведущей на холм, где стояла кузня, и опустила увесистую ношу на землю. Провела ладонями по лицу и по вискам, убирая волосы под тоненькое очелье, а после, немного подумав, перевязала его, все пытаясь покрасивее закрепить. Отрада разгладила на бедрах поневу и обеспокоенно покрутила тесемки на рукавах рубашки. Она сама вышивала на ней узоры ярко красной нитью — на плечах, воротнике и подоле.

Неожиданно разозлившись на себя, она вскинула голову, взяла в руки горшки и быстро зашагала вперед, едва ли обращая внимание на трудный подъем. Она не замедлилась даже подле кузни, решительно постучала и отступила на шаг, когда дверь отворилась. Поначалу она отпрянула в испуге, не признав Храбра в человеке, вышедшему к ней. Его лицо и тело лоснилось от копоти, а волосы были стянуты на затылке. Вместо рубахи на нем был передник из грубой, засаленной кожи, закрывавший грудь, живот и ноги до колен.

Вся решительность ее испарилась в тот же миг.

— Я обед принесла… вот, — Отраде отчего-то стало не хватать воздуха, и она сглотнула, встретившись с Храбром взглядом.

Он кивнул и пошел вперед, на ходу развязывая пояс и снимая передник. Он долго умывался в бочонке с прохладной водой, избавляясь от налипшей копоти и усталости. Отрада наблюдала за ним, затаив дыхание, смотрела, как капли стекают по его плечам и спине, как бугрятся его мышцы.

Когда Храбр повернулся к ней, она вздрогнула и едва успела отвести взгляд, делая вид, что вовсе не смотрела в его сторону. Мужчина стащил с гвоздя рушник, провел им по лицу и рукам, надел висевшую рядом рубаху и подошел к Отраде, суетливо развязывавшей узел с горшками.

Она не знала, куда деть пылающее румянцем лицо. Жалела, что нельзя сквозь землю прямо на месте провалиться. От увиденного язык словно присох к небу, и она ничего даже сказать не могла в ответ на насмешливые взгляды, которые бросал на нее развеселившийся кузнец.

— Я в избе осталась, Верея попросила с травами подсобить... на поле не пошла... решила, мол, сварю щец, тебе принесу... тоже ведь день-деньской в кузне спину гнешь, — когда, наконец, Отрада отмерла, то принялась болтать, словно сама не своя, пока устраивала горшочек на невысоком пеньке.