Отрада

— Ой! — подруга махнула рукой и скривила курносый, чуть вздернутый нос. — Жених! А вдруг не он мой суженый, вдруг не с ним мне всю жизнь провести Богами определено!

— Стиша! Что говоришь ты! Ты же и миловалась с ним, и рубаху отдала, и отец твой согласие свое дал...

— Да вот, а теперь терзаюсь, — Стояна покаянно вздохнула и смахнула невидимую слезинку.

Уразумев, что просто так Отраду не проймешь, она принялась давить на жалость. Тоскливо шмыгнула носом и поглядела на подругу из-под опущенных ресниц.

— Ну, Радушка, ну что тебе стоит... Сходи со мной, а то вдвоем с Добрушей страшно! А ты и посмотришь, чтобы нас никто не приметил из общины! Знахарки твоя еще с утра ушла в дальнюю общину, я слыхала, как бабы на поле болтали. Никто тебя не хватится!

И правда. Храбра староста вновь нагрузил работой в кузне, и тот уже несколько дней пропадал там от зари до зари. Они и не виделись толком. Взял лишь с Отрады обещание, что не станет ходить с поля одна, и все.

Она и сама бы, без обещания, не стала бы. Крепко-накрепко впечатался в память липкий, холодный страх, когда обернулась и увидала позади себя Любима и Радко.

— Добро, — с тяжелым вздохом сдалась Отрада. — Я гадать с тобой не буду! Побуду немножко и уйду!

Стояна едва не повисла у нее от счастья на шее, да вовремя спохватилась, что каждая держит в руке по острому серпу.

— А и погадала бы вместе с нами, — когда утихла первая радость, Стиша завела свою лукавую песню. — Вдруг кузнеца своего углядишь!

— Надоеда, — Отрада со смехом покачала головой. — Не на кого мне гадать!

Когда спустя некоторое время она в темноте мчалась к берегу реки, то сильно пожалела, что позволила Стише себя уговорить. Нет бы нежиться в теплую, свежую ночь в клети, вдыхать запах свежескошенного сена, вслушиваться в стрекот букашек да думать о чем-нибудь своем.

А нынче у нее душа в пятки уходила, пока бежала через лес, лишь в тусклом свете звёзд. Благо, Стояна и Добруша уже ждали ее на берегу реки. Ох и попадет же им, если кто прознает!

Подруга кинулась к ней и крепко обняла, прижав к себе.

— Радушка! Пришла, — порадовалась она, но тут же скорчила недовольную гримасу. — А я насилу вырвалась. Мамка велела младших в люльке качать, а те, как назло, все ревели да ревели. Ух, надоеды! Уж думала кожухом накрыть да к вам рвануть. Но, вроде, засопели...

Махнув рукой, она опустила голову. У их с Добрушей ног лежали наскоро сплетенные венки из травы и цветов, встречавшихся уже гораздо реже, чем на Русалий день.

— Ой, все, все, будет тебе жалиться! Надо поспешать, пока не хватились нас! — Добруша, подмигнув Отраде, достала из-за пазухи небольшой горшочек, завернутый в рушник. — Вот, немного нам матушкиного снадобья взяла.

Им в носы ударил пряный, резкий запах хмельного меда. Так сильно не пахли даже чарки мужиков, когда вся община праздновала Зажинки.

— Ой-ой, — принюхавшись, Стояна тут же принялась махать перед лицом рукой. — Уж дюже крепкое!

— Самое оно, — Добруша довольно покивала и протянула ей горшочек. — Ты, главное, совсем маленький глоточек сделай! Не то худо будет.

«И так худо будет», — с обреченной тоской помыслила Отрада, наблюдая за подругой.

Ох, лучше бы осталась в избе...

— Радка, присмотри за холмом. Кабы кто не показался, — Добруша махнула рукой за спину.

— Да кто покажется, — себе под нос пробормотала Отрада, — в такой час. Токмо вы такие дурные. Да и я с вами.

А она ведь даже не гадала! Прикусив губу, она наблюдала, как Стояна и Добруша сделали по маленькому глотку питья, взяли венки и приблизились к воде.

Там на берегу они опустились на колени и положила венки на воду, придерживая их, чтобы не унесло течением. Коли сделать все правильно, то в отражении заместо своего лица покажется лицо суженого.

Отрада обхватила себя за плечи, почувствовав дрожь, и покосилась на оставленный Добрушей горшочек. Коли маленький глоточек сделает, то согреется немного да и успокоится. Дурного ничего не будет.

Поначалу робко, она шагнула вперед и, сомневаясь, взяла в руки горшок. Подержала немного да снова принюхалась: сладковатый, пряный запах, словно усыпанное цветами поле поздней весной. Он опьянял и кружил голову, и, зажмурившись, Отрада представила на этом поле себя.

Вместе с Храбром.

Хмельной мед осел на языке немыслимой горечью. Она закашлялась, едва не выронив горшок, и поспешно опустила его на землю. Голова закружилась и, выпрямившись, Отрада слегка пошатнулась. Ее повело в сторону, и она бестолково принялась размахивать руками, пытаясь устоять на ногах.

Да что же... как же это так... с одного лишь глотка...

Невидимая сила манила ее к реке, нашептывала слова на неведомом языке, зазывала и молила. Сама не своя, Отрада пошла к воде, и двигалась она, словно слепая. Она и впрямь ничего не видела: ни подруг, ни берега, ни рябой глади воды. Ее вел незнакомый, вселяющий ужас голос. Он же заставил ее опуститься на колени и заглянуть в реку.

— Радка? Ты чего? — Стояна позвала ее, но она не слышала.

Лишь вглядываясь в черную, бесконечную глубину, наблюдая за кругами, что расходились по воде. Сперва ничего не происходило, но потом голова закружилась сильнее, голос усилился, заняв собой все пространство вокруг и словно слившись с разумом Отрады, став с ней единым целым.

И тогда она увидела.

Она увидела прекрасную, холодную деву с черными, как крыло ворона волосами, и ледяными глазами. Увидела россыпь невероятной красоты самоцветов у нее под ногами. Они казались выточенными из огромной, замерзшей глыбы, и сияли ослепительным светом, от которого глазам делалось больно. Белоснежные, словно первый снег, они манили и манили взор Отрады, а голос в голове лишь делался громче. Теперь он бил набатом.

Она потянулась за ними рукой, подалась чуть вперед и черпнула прохладной воды из реки, даже не заметив.

Отрада моргнула, и прекрасная, черноволосая дева пропала, и на смену ей пришло лицо Храбра. Бледное, залитое кровью из рассеченного виска лицо.

Внутри все сжалось в комок, и она поднесла раскрытую ладонь к животу, с силой надавила, пытаясь справиться с болью, выворачивающей нутро наизнанку. Она хотела закричать, но не проронила ни звука, и могла лишь обессиленно, безысходно глядеть на лицо Храбра. Сердце тянуло так, что не было мочи терпеть, и Отрада, пытаясь избавиться от боли, ударила сжатым кулаком по воде.