Пассажиры империала

— Не смотри на эту женщину! — сказала она.

Пьер пожал плечами и отошёл к камину.

— Дорогой мой! — говорила госпожа д’Амберьо, стоя в беседке у окна и глядя, как бегут по цветным стёклам струи бешеного летнего дождя. — Дорогой мой, зачем мы живём на свете? Ты, может быть, не задавался таким вопросом, а?

— Лучше не думать об этом, да-с…

— А я не могу. В молодости, конечно, не думаешь. Но теперь… Вспомни, как прошла твоя жизнь, и моя жизнь, и жизнь нашей мамы… Такая пустота!.. А ведь казалось, что есть какой-то смысл существования… Да неужели я только для того родилась, чтобы произвести на свет эту остолопку Полетту и негодяя Блеза? А потом что? Потом — расширение вен, грудная жаба. И когда чувствуешь, что скоро всему конец, надо же найти какое-то оправдание, какое-то объяснение всему… Ты без этого обходишься? Что-то не верится. Пока ещё обходишься. Ты ведь моложе меня. Погоди, скоро настанет день, когда и ты почувствуешь такую потребность… Вот тогда-то и приходит человек к богу. Бог всему даёт смысл… Богу можешь открыть душу свою, когда больше уж некому её открыть. Ведь старики только болтают, — со всеми болтают, а по душам-то им поговорить не с кем, и в конце концов это одиночество становится нестерпимым.

— Послушай, Мари…

— Нет, погоди, не мешай… Вот в грозу, кажется, я всё-таки могу по-настоящему поговорить с тобой… Потому что когда-то здесь… Тётушка Эдокси… и когда-то мы здесь играли с нашими родичами, с Шандаржанами…

Опять сверкнула ветвистая молния и грянул гром.

А в замке распахнулись двери столовой, и вошла Бланш Пейерон, вся мокрая. Полетта машинально поднялась и оцепенела от возмущения. Как! Эта женщина осмелилась ворваться к ней?

— Мадам!.. — заговорила Бланш.

Пьер поднялся и молча стоял у пылавшего в камине огня.

— Извините меня, пожалуйста, за это вторжение, — продолжала Бланш, даже не взглянув на Пьера и отчётливо выговаривая слова своим высоким голосом, который так ненавидела Полетта. — Извините меня, но я должна предупредить вас, что я издали заметила, как ваш сын и мои девочки взбирались на гору… Это было с час тому назад, по меньшей мере… И я хотела узнать, вернулись ли они…

— Паскаль… с девочками? А я и не знала. Да нет, не может быть… На гору взбирались?

Самые разнородные чувства боролись в душе Полетты. Пьер произнёс сдержанным тоном, каким говорил всегда в лицее.

— Они, конечно, укроются где-нибудь…

— Здравствуйте, мосье Меркадье. Вам не кажется, что надо что-то предпринять?

Раскаты грома гремели один за другим.

— А что можно сделать? — отозвался Пьер. — Разумнее всего подождать.

В общем, все трое чувствовали себя очень неловко.

XXXVI

По правде говоря, положение детей вовсе не было трагическим. Как только они позавтракали, началась гроза. С первой же минуты Паскаль сделал поразительное открытие: оказалось, что грозы боится не Сюзанна, а Ивонна, — при каждой вспышке молнии она вскрикивала и закрывала лицо руками. Зато Сюзанна больше чем когда-либо напоминала кошечку, и от сверкания молнии у неё как будто становилось легче на душе. Очень быстро все трое промокли под дождём.

Идти по голому гребню горы стало просто невозможно, они спустились ниже и пошли под деревьями, где двигаться к северу было очень и очень нелегко. Время от времени они останавливались под навесом густых ветвей и, передохнув немного в таком убежище, шли дальше: ничего, ничего, дождь скоро стихнет, нельзя задерживаться. А в небе всё грохотало, сверкало — целая катавасия!

Как только начался ливень, по всему склону заструилась вода — ручьи сливались вместе, разбивались на рукава и бежали вниз, размывая землю и унося её с собой. Если б не этот потоп, дети попытались бы, определив на глазок, где находится Сентвиль, спуститься в ту сторону по прямой и выйти на дорогу около строящегося санатория.

— А что, через болото правда опасно идти? — спросила Сюзанна.

Насколько позволял дождь, хлеставший в лицо, и гром, заглушавший слова, Паскаль принялся рассказывать жуткие истории, — все ужасы, о каких он слышал от деревенских мальчишек. Кое-что он уже рассказывал девочкам. Но не беда, можно и повторить. Сейчас болото стало им казаться страшным заколдованным царством.

— Но всё же там где-то есть проход… Может, попытаться его найти?

Кто не попадал под дождь в горах, не знает, что такое ливень. На вас обрушиваются целые водопады, дождь бьёт вас по лицу, льёт непрестанно, не то что льёт, а низвергается, и вы промокаете насквозь. Летний дождь падает с неистовой силой, какой не бывает у осенних дождей. Девочки завернули юбки на головы, и такими жалкими стали их беленькие, голубоватые от дождя нижние юбочки, вышитые гладью.

Подошли к кромке болота. Паскаль замялся. Может быть, прошли то место? Да… Не поймёшь, где находимся. Над торфяником уже стояла вода сантиметров на десять. Он превратился в озеро, в котором меж высоких трав отражались молнии, что ещё усиливало их грозный эффект. А гром грохотал так близко, над самой головой, и при каждом ударе приходилось зажимать уши.

— Кажется, вот здесь тропинка была, — сказал наконец Паскаль, нащупывая почву палкой. Они пошли вперёд. Под водой оказались камни, но, пройдя несколько шагов, Паскаль опять заколебался. Вдруг Ивонна пронзительно закричала. Одна нога у неё увязла в болоте почти до колена. Паскаль и Сюзанна вдвоём вытащили Ивонну. Но всех троих охватил ужас, и они повернули назад, на твёрдую землю. Дождь полил с удвоенной силой, и они опять укрылись под навесом ветвей, хотя Ивонна и боялась стоять под деревьями и уверяла, что туда скорее ударит молния.

Тем временем старик де Сентвиль и его сестра, воспользовавшись минутой затишья в этом потопе, направились в замок, стараясь пройти через террасу побыстрее, насколько это позволяли больные ноги госпожи д’Амберьо; дольше ждать в беседке было нельзя, в ней становилось сыро. А когда они вошли в столовую, то увидели там госпожу Пейерон, супругов Меркадье и двух прислуг. Вот так картина! Полетта пустилась в объяснения, боясь, что мать устроит скандал, и, излагая причины тревоги, соединившей обе семьи, вперемежку с ними засыпала мать вопросами:

— Ты, должно быть, насквозь промокла? Нет? Знаешь, мама, Паскаль и девочки… Ах, мама, ах, дядя, подойдите же к огню, погрейтесь… Я сказала мадам Пейерон… Мама, накалить тебе кирпич?..

Все говорили разом, а тем временем в дверь прошмыгнул пёс Феррагюс и принялся отряхиваться; в комнате запахло псиной. Феррагюса выгнали.

— Садитесь же, мадам Пейерон, — сказала, наконец, Полетта с самым любезным видом, когда её мать ушла к себе в комнату переодеться и обсушиться. Граф пододвинул к огню кресло, и госпожа Пейерон рухнула в него. Она и в самом деле очень тревожилась. Полетта тоже беспокоилась, но у неё к материнской тревоге примешивалось совсем особое, волнующее чувство — потребность примириться с недругом перед лицом опасности, угрожавшей детям. И она говорила какие-то пустяки, заводила светский разговор, суетилась. Пьеру её поведение казалось нелепым и смешным. В сущности, он совсем не стремился к этому примирению, оно только всё усложнило бы.

Бланш испытывала лишь одно чувство — жгучую тревогу. Тревога эта не имела отношения ни к ливню, ни к грозе, ни к болоту, о котором Марта, покачивая головой, повязанной чёрной косынкой, говорила:

— Как польёт дождь наверху, на горе, так и пропадает там скотина… да и люди, само собой… Помнится, в тот самый год, как мой дед помер, — тому уж, значит, лет пятьдесят — один молодой парень женился… а жену-то он взял из-под Бура…

Да, жгучая тревога, и перед глазами серьёзное, замкнутое личико дочери, её фигурка, почти уже девичья, её длинные ноги в чёрных чулках… И затаённое воспоминание о тех минутах, когда за стенами сарая, возле часовни, звенели весёлые детские голоса…

Ливень начал утихать. Дети воспользовались этим и побежали вдоль кромки болота, уже не пытаясь укрыться от дождя. Башмаки их чавкали по размокшей земле. У бедняжки Ивонны одна нога, окунувшаяся в торфяную жижу, была вся чёрная. Сюзанна дрожала от холода. Паскаль старался забыть о своей мокрой рубашке, которая липла к телу, он часто передёргивал плечами, но делал вид, что не чувствует прикосновения холодной, мокрой одежды.

Вдруг они услышали, что в зарослях кустов кто-то идёт, — нет, даже не идёт, а бежит — бегут несколько человек.