Пассажиры империала

— Мама, что это значит? — воскликнула Полетта.

У крыльца стояла прислуга.

Старуха крикнула, выглядывая из-за своего багажа:

— Я не могу оставаться в доме, где меня оскорбляют. Переезжаю в гостиницу.

Дениза с Полеттой переглянулись. Обе, вероятно, рассмеялись бы, не будь они так ошеломлены.

— Мама, что ты? Вернись!

Кучер колебался, не остановить ли лошадей. Но старуха закричала из-под полотняного навеса: «Погоняй! Погоняй! В Бюлоз!»

И тарантас покатил по дороге, ведущей к парку.

— Ещё этого не хватало! Я же говорю, Дениза, вовремя ты приехала!

В замке они застали господина де Сентвиля в полном расстройстве чувств. Бедняга пытался удержать сестру, но из этого лишь последовала новая ссора. Старуха вся побагровела и принялась честить и Бланш Пейерон, и брата, и зятя. И откуда только взялись у неё такие слова? До слуха госпожи Пейерон могли донестись эти яростные вопли и брань, и господину де Сентвилю пришлось отступить. Вообразите, как больно было бы всё это слышать несчастной женщине, дошедшей до отчаяния, уверенной, что её дочери уже нет в живых.

Дениза мало что поняла. Ведь Полетта рассказала ей о происходящем лишь в самых общих чертах. Почему госпожа д’Амберьо так сердится на эту женщину? Старик де Сентвиль хотел было объяснить, но, взглянув на племянницу, прикусил язык.

— Не понимаю, — сказала Полетта, — каким это образом мама заказала тарантас в «Альпийской гостинице»…

— Твоя мама весьма хитрая особа. Представь, она воспользовалась тем, что с фермы послали в Бюлоз батрака за подкреплением для поисков Сюзанны, и отправила хозяину гостиницы записку…

— Ни слова никому не сказавши? Ну, это уж слишком!..

Дядя и племянница не могли прийти в себя от коварства старухи, придумавшей такой жестокий способ наказать их. Ну и пусть её. Посидит в гостинице, успокоится, сейчас и без неё забот по горло. И тут вдруг на крыльце появилась Бланш, — растрёпанная, одежда в трагическом беспорядке; за нею выбежала Ивонна. Не обращая внимания на постороннюю женщину, Бланш крикнула:

— Девочка моя!..

— Успокойтесь, мадам Пейерон, её найдут…

Граф направился было к Бланш, но она исчезла так же мгновенно, как и появилась, и он растерянно остановился возле Ивонны, в отчаянии ломавшей себе руки.

— Душечка, да это какой-то сумасшедший дом! — сказала Дениза. — Объясни же мне, что тут творится, я ничего не понимаю. А как тебе нравится моя шляпка? Прелесть, правда? Первая розовая шляпка, после всех этих белых и чёрных одеяний! Подумай только!

Они поднялись в комнату Полетты, и Дениза прежде всего поправила свою причёску. Какие у неё чудесные чёрные локоны. Такие живые, блестящие! Они всегда восхищали Полетту, ей очень хотелось быть или жгучей брюнеткой или уж светлой блондинкой, и она горевала, что волосы у неё каштановые, — ни то ни сё, ни рыба ни мясо.

Баронесса де Ласси весьма рассеянно выслушала объяснения Полетты. Ведь всё это были незнакомые ей люди. Так что же с этой девочкой? Пропала? Ничего, найдётся. Денизе казалось нелепым, что её подруга волнуется из-за подобного происшествия.

И в самом деле Полетта Меркадье места себе не находила. Была взволнована свыше всякой меры. Испытывала живейший интерес ко всем событиям, происходившим в замке. Раздражена была выходкой матери. Втайне тревожилась, что и сама она в какой-то мере причастна к бегству Сюзанны, потому что вела скандальную войну против госпожи Пейерон. И ей безумно хотелось отвлечься, больше не думать обо всех своих неприятностях. Дениза явилась очень кстати.

Она только вчера приехала в Шандаржан. Ещё с тех времён, когда они все трое — Дениза, Луиза де Шандаржан и Полетта — учились в монастырском пансионе, между Денизой и Норбером было нечто вроде романтической дружбы. Норбер, младший брат Луизы, был слишком молод для роли мужа, но вполне пригоден в качестве развлечения для вдовы, обязанной беречь свою репутацию, однако вовсе не желающей жить затворницей, лишиться мужского общества, комплиментов и знаков внимания.

— Да, дорогая моя, мне нужно, чтобы вокруг меня вертелись мужчины. Иначе я просто зачахну… Ты же понимаешь, ухаживания Норбера не могут иметь никаких последствий, а он недурён собой, только тяжеловат — сказывается еврейская кровь… Ну и вообще… Никто не вообразит, что я от него без ума и готова взять его в любовники, даже мне самой такая мысль в голову не приходит… А ты видела, какую он сделал гримасу, когда я сказала, что хочу остаться у тебя? Не заметила? Мадам, вы не наблюдательны. Ну, расскажи теперь, что случилось с дочкой этой самой… как её? Платрие?

— Пейерон.

— Ах да, Пейерон… Что это за люди? Не из артистического мира? Пейерон… Погоди, погоди… Пейерон… Мне что-то смутно помнится… Она из Комеди Франсез?

— Ты ошибаешься.

— Нет, нет, не ошибаюсь. Пейерон играет в комедии «Мир, где все скучают». Они не родственники? Жаль. Де Ласси когда-то знал это семейство. Он мне рассказывал… Ах нет, как раз наоборот, я сама ему рассказывала о ней.

— Кому? Что ты, Дениза? Барону рассказывала?

— Ну да, Эдуарду. Моему вдовцу… Я хочу сказать — моему покойному мужу. А забавно, правда? Я всегда путаю все эти степени родства. Как-то раз свою племянницу назвала тётушкой, — ну, знаешь, дочку Поля, такую прелесть, такую душечку… Да, кстати, его автомобиль переехал, представь себе…

— Кого? Поля?

— Да нет, моего душечку, моего бульдога. Да, да, я так плакала! Погиб под колёсами автомобиля. Париж становится просто невыносим. Несчастье случилось у заставы Майо. Ты сейчас не узнала бы это место: велосипеды, автомобили… Гудки, звонки, ужасный шум! Бедный мой пёсик!

— Подожди, Дениза, у меня голова кругом пошла. Ты сейчас сказала, что говорила с мужем. Как ты можешь шутить такими страшными вещами?

— Да я и не думала шутить, и тут ничего нет страшного… Мне это доставило удовольствие. Как-никак, он был моим мужем! И знаешь, теперь, когда его нет в живых, я его очень люблю. В сущности, я совсем не дорожила Монбаром. Конечно, он такой изящный, милый… но, между нами говоря, как любовник… никуда! Вообрази, недавно я встретила Золя… Да, да, Эмиля Золя… Ах, это целая история…

— Дениза, умоляю… Почему ты никогда ничего не договариваешь? Ну, например, что было с бароном?

— С бароном? А что я о нём сказала? Ах, да, мы с ним разговаривали… Ты не веришь в спиритизм? А я верю, особенно с тех пор, как поговорила с Эдуардом. Ты же понимаешь, на сеансах обычно беседуют с Юлием Цезарем, или с Наполеоном, или с мадам Дюбарри, — это как-то не очень убедительно… Но поговорить с Эдуардом, столкнуться лицом к лицу с человеком, который был твоим мужем… Всегда, конечно, найдёшь способ проверить, нет ли тут надувательства… ведь можно же сказать друг другу что-нибудь такое… чего никто не знает, а он поймёт с полуслова.

— Ах, да скажи яснее… Вы встретились лицом к лицу?

— Ну, конечно, не буквально… ведь у покойников за гробом нет лица… да и столика у них тоже нет…

— Какого столика?

— А ты разве никогда не вертела столики? Ах, Полетта, какой же ты стала провинциалкой! В Париже теперь все на этом помешаны, все пристрастились, все вертят. Это сейчас главная мода. Ни один званый вечер не обходится без верчения столов… Разумеется, некоторые мошенничают, жульничают. В некоторых домах невозможно заниматься этим всерьёз — вертят столик для забавы, для развлечения. Но когда бываешь у людей положительных, которые вовсе не думают шутить со спиритизмом, а действительно верят в него…