Переход II

— Я тебя тоже, солнышко мое. И Пашку… и просто немного сам распсиховался. А Ане я все же, чувствую, кое-что дополнительно объяснить должен, из того, что не успел в инструкции по препаратам написать. А ни на Лену, ни на Аню я не обижаюсь, они-то точно все правильно делали — и меня ругали правильно. Так что я где-то с месяц… нет, постараюсь недели за две все инструкции к моим лекарствам дополнить и вот тогда уже можно будет об этом совсем забыть. Врач-то я ведь и на самом деле паршивый получился… хорошо еще, что вовремя это понял. А девочки в институты-то успели? Я же их не смог отвезти…

— Я им такси вызвала, на автобусе они бы точно опоздали.

— Правильно сделала. Ладно, я поехал, а ты, если что, сразу мне звони.

— Куда, на кафедру?

— Ну… да, куда же еще? Ты никуда сегодня не собиралась ехать? Я тогда твою машину возьму.

И по дороге в институт Алексей много думал и случившемся с утра…

У Лаврентия Павловича было особое отношение к трудовому героизму: он считал такой героизм вещью совершенно естественной. Но при этом не забывал героизм и вознаграждать по-геройски, так что народ, работающий в подведомственных организациях, героичил с удовольствием. И не только на предприятиях Средмаша или Минрадиопрома, простые строители тоже старались героизм трудовой продемонстрировать. А так как госбюджет позволял создать достаточно мест для героизма на стройках, то в первую очередь этот героизм проявляли строители. Например, строители новых корпусов МИФИ: уже пятнадцатого марта началось строительство фундаментов сразу трех основных корпусов института (и двух «вспомогательных», то есть отдельно стоящих больших аудиторий). А началось строительство именно пятнадцатого потому, что четырнадцатого была закончена прокладка всех инженерных коммуникаций, а вместе с ними и котлованы под фундаменты были окончательно вырыты. Товарищ Первухин лишь с изумлением смотрел на сметы этого строительства — но тут ему даже подписывать никаких финансовых документов не требовалось: стройка вообще шла с финансированием напрямую из госбюджета. Но документы не финансовые ему на стол попадали: все же на эту стройку на Каширском шоссе почти все предприятия министерства из расположенный в европейской части страны отправляли бригады из своих отделов капстроительства. И. О. министра правда с трудом представлял, как на довольно небольшой площади могут разместиться более пяти тысяч человек, да еще и со всей необходимой техникой — но, похоже, товарищи архитекторы и строители это знали и никто на толкучку вроде не жаловался. И вообще архитекторы Лилье и Липницкий как будто соревнование устроили «кто быстрее и качественнее свои стройки закончит». С одной стороны, у Лилье вроде бы стройка по размеру была заметно меньше, но и здания у него спроектированы были куда как более сложные, а у Липницкого, хотя ему предстояло целый район построить, и народу было куда как больше, и вдобавок ему в помощь из Белоруссии почти целиком послали витебский областной стройтрест. Довольно «специфический»: по какому-то древнему постановлению строителям «в сезон» разрешалось работать по двенадцать часов в сутки и стройка у них шла вообще круглосуточно.

А привезенный опять-таки из Белоруссии «передвижной бетонный завод» обеспечивал своей продукцией обе стройки, никому предпочтения не отдавая. Так что «соревнование» выглядело честным и очень социалистическим. Например, Липницкий передал в помощь Лилье бригаду каменшиков, проявлявших чудеса производительности на кладке кирпичных стен, а Лилье послал на стройку жилого городка свою бригаду облицовщиков, которая не так давно в метро станцию каменными плитами отделала. В общем, стройка шла напряженно, но всех это напряжение лишь радовало.

То есть радовало всех причастных, а вот Алексей к этой стройке вообще никак не относился. Совсем никак, хотя в начале апреля он получил «обещанную» Леной Сталинскую премию за проект жилого квартала нового района. И Иосиф Виссарионович, вручая ему награду, с усмешкой заметил:

— По хорошему вас не награждать, а наказывать надо: из-за вас половина архитектурных бюро Москвы бросилась свои проекты переделывать и из-за этого сроки работ срывают. Но вы действительно придумали что-то исключительно красивое и удобное, уже не в первый раз, кстати, и мне уже интересно: когда бы обгоните по количеству премий товарища Ильюшина. И почему-то в том, что вы можете его обогнать, у меня сомнений нет. От души поздравляю вас… и вашу супругу. Ее отдельно, с тем, что сумела воспитать такого замечательного мужа, и вы ей это мое поздравление обязательно передайте…

Алексей поздравление, конечно же, передал, а Сона, лукаво улыбнувшись, заметила:

— Спасибо! Тебе спасибо, а товарища Сталина я уже поблагодарила: он мне сам позвонил и отдельно просил ему сообщить, передашь ты мне его поздравление или нет. Он что, тебе даже в такой мелочи не доверяет?

— Главное, что ты мне доверяешь. Пашка поел уже?

— Да, где-то полчаса назад.

— Вот именно, он поел, а я еще нет. И что у нас на праздничный ужин?

В конце апреля Алексею пришлось заняться еще одним делом, не особенно сложным, но все же: Яна вышла замуж. И это было замечательно, вот только у ее избранника была лишь комната в коммуналке, причем в этой комнате и родители ее мужа жили. Об этом Алексей узнал все же заранее и заранее же побеспокоился о отдельном жилье для «названной сестры». И «беспокойство» его было минимальным: он просто узнал (через Лену, точнее, через Виктора Семеновича), что на Соколе для преподавателей МАИ заканчивается постройка нового кооперативного дома, в котором четыре больших квартиры просто не нашли покупателей, а затем съездил в МАИ и записал Яну в этот кооператив. То есть члены кооператива с радостью девушку к себе приняли, ведь пока квартиры стоят пустыми, всем остальным нужно было за них платить. Собственно, поэтому Алексей и Марьяну туда записал, а с деньгами проблем здесь вообще не было. Причем не у Алексея не было, а у Петровичей: Марию Петрович внезапно (хотя и с большим опозданием) постигла Сталинская премия второй степени «за разработку технологии выращивания кур на птицефермах» (то есть за использование придуманного Алексеем антибиотика «в промышленных масштабах»). И награды с приличным запасом на две больших «трешки» хватало — но почему-то в Московском городском управлении жилищных кооперативов решение МАИшников никак не хотели утвердить. Постоянно требовали от девушек предоставления каких-то справок, затем говорили, что «справки не по форме составлены», придирались к прописке…

Лена, когда узнала от Соны о том, что вот уже месяц девушек мытарят, зашла к Алексею:

— Лёш, я бы и сама могла кому надо пинков надавать, но, боюсь, меня начальство за это взгреет сильно: официально-то я всего лишь участковый врач. А если ты сам Виктору Семеновичу пожалуешься… Я думаю, что в Управлении квартиры для кого-то из своих приберегают, вот и не дают состав кооператива утвердить. А Виктор Семенович с этим разберется, от такие дела любит.

— И долго он будет разбираться? У него что, других занятий нет?

— Ну не знаю, я человек маленький, но думаю, что за два-три месяца…

— Дом сдается в конце мая, и уже в июне все квартиры должны быть распределены, так что три месяца для девочек вообще не вариант. Но если ты мне одолжишь на пару дней твой ТТ…

— У тебя же Люгер наградной, но это тоже не вариант. А вот если ты придешь в это управление со свежей медалью Сталинского лауреата, эти жулики могут и засомневаться в том, что они останутся на воле после твоей жалобы.

— А ты знаешь, мне твоя идея нравится. Ты не в курсе, они по воскресеньям работают?

— Нет, я это точно знаю. Но по субботам, как все советские люди, они точно работают. А то, что у них в субботу неприемный день… ты же имеешь право без очереди обслуживаться? А девочки твои… ну, пропустят один день в институтах, Марьяну ты отмажешь, а Яну… тоже ты.

— Вот умеешь ты правильные мысли выдавать! Я отдельно попрошу Сону для тебя что-то вкусненькое сготовить.

Тридцатого апреля Алексей усадил девушек в машину и поехал с ними в кооперативное управление. Погода была хорошая, температура уже в девять утра поднялась градусов до четырнадцати, солнышко светило. Но на рассвете было еще довольно прохладно, так что девушки и не удивились особо тому, что парень поверх костюма еще и куртку парусиновую надел. Доехали быстро, там Алексей с девушками поднялся на второй этаж и, не обращая внимания на предупреждающие окрики сотрудниц управления, подошел к столу заведующей управления, сел, закинул ногу на ногу и поинтересовался:

— Я бы хотел узнать, на каком основании ваше управление не утверждает вот уже почти месяц решение общего собрания жилкооператива МАИ.

— А вы, молодой человек, по какому праву вообще сюда пришли? У нас сегодня неприемный день, а вы ввалились как к себе домой, и даже уличную куртку снять…

— Да, извините, я сейчас сниму. Так вот, я хочу узнать, по какой причине ваше управление вот уже почти месяц отказывается утверждать решение собрания кооператива МАИ о принятии в кооператив двух дочерей лауреата Сталинской премии Марии Петрович. Мне кажется, что кто-то у вас явно нарушает закон…

— Это… это какая-то ошибка, я сейчас проверю, но думаю, что вас просто неверно проинформировали. Одну минуточку… да, неверно: решение собрания утверждено, и вам… этим дочерям лауреата осталось только ордера получить.

— И когда они их могут получить?

— Вообще-то в любой приемный день, но поскольку они члены семьи лауреата… вы можете подождать пятнадцать минут? Мы им сейчас их и выпишем…

Когда они вышли и уже садились в машину, слегка ошалевшая Яна тихим голосом спросила:

— Лёш, а почему ты никогда свои награды не носишь? У тебя же Звезд больше чем у Кожедуба и Покрышкина! Я ты даже нам не говорил…

— Во-первых, не больше, Героев Союза у меня только две звезды, а две — это Соцтруда и одна вообще Героя Кореи. А во-вторых, они мне для хвастовства выдавались, так что и вы об этом на каждом углу не рассказывайте. Потому что в правительстве о моих наградах кто надо знает, Сона в курсе, теперь вы еще — а больше о них знать никому не надо.

— Но теперь эти, в управлении, тоже знают.