Переход II

А микросхем делалось все больше буквально с каждым днем: только «больших вычислительных машин» сейчас выпускалось по штуке в сутки, а производства «малых» уже исчислялось десятками в сутки на трех запущенных к пятьдесят шестому года заводах, а еще четыре завода только строилось. Очень быстро строилось, и главным инициатором этих строек оказался товарищ Берия. Просто потому, что «опытное внедрение» даже недоработанной еще системы бухгалтерского учета помогло товарищам из ОБХСС обнаружить несколько «интересных» путей хищения этой самой социалистической собственности, а если эту систему внедрить повсеместно, то, по мнению «специалистов из органов», такие хищения можно будет свести практически к нулю. Правда, для этого нужно было все вычислительные машины, стоящие в бухгалтериях, как-то «информационно объединить» — но ведь Алексей уже рассказал, как это можно будет проделать, а явно прорисовывающиеся чисто финансовые выгоды для страны обеспечили приоритетные разработки в этом направлении.

А товарищ Тяпкин к Новому году вообще «превзошел сам себя», выпустив (правда, пока лишь в качестве прототипа) дисковый накопитель емкостью в шестьдесят четыре мегабайта. И сделал он это даже не прибегая к «новым технологиям», а просто в одном накопителе установив четыре диска. Суровые товарищи из ведомства Лаврентия Павловича по этому поводу даже зашли к Алексею в гости, с вопросом о том, стоит ли «вкладывать много миллионов в требуемое для серийного выпуска таких накопителей производство», но товарищи эти были не только суровыми, но и достаточно образованными. Так что ответ Алексея «деньги тратить нужно, а накопители серийно выпускать пока нет» восприняли правильно: точная механика лишней в будущем (причем самом ближайшем) не покажется, а в серию стоит запускать накопители, когда товарищ Тяпкин доведет «за счет инновационных подходов» емкость одной пластины мегабайт так до ста двадцати восьми.

Насчет того, что такое будущее будет именно «ближайшим», у парня сомнений не было: на кафедре, возглавляемой Клавдией Васильевной Шалимовой, группа аспирантов изготовила прототипы микросхем с нужными Тяпкину АЦП и ЦАП, причем сразу восьмиразрядные преобразователи. А инженеры института Тяпкина совместно с химиками из МГУ смогли вдвое уменьшит ширину дорожек на диске и так же вдвое увеличить линейную плотность записи. Все это обещало уже в следующем году (скорее всего, ближе к концу года) обеспечить вычислительным машины дисками с емкостью в сотни мегабайт. Но чтобы такие диски можно было использовать, не одно «железо» требовалось, по крайней мере сам Алексей искренне считал, что это потребует и разработки соответствующих программ-драйверов. А чтобы окончательно «отвязать» разработчиков прикладных программ от конструкции запоминающих устройств, он предложил специалистам Марка Валериановича прописывать «геометрию» накопителей непосредственно в самом накопителе путем установки специальной микросхемы и дополнительно указывать «отклонения от стандарта» в отдельной служебной записи на самом диске. И в процессе общения с инженерами из Зарайска он выяснил, что советские ученые выражать восторг (или возмущение) могут с использованием весьма замысловатых выражений, причем далеко не всегда соответствующих моральному облику строителя коммунизма. Однако в коне концов обновленный протокол обмена информацией был согласован — и на кафедре Алексея организовалась новая группа, которой как раз и предстояло разработать нужные драйвера. А временно исполняющий обязанности министра Средмаша Михаил Георгиевич Первухин лишь тяжело вздохнул, подписывая смету на этот новый проект. И причины для горестного вздоха были вполне серьезными: в случае, если окажется, что это будет «нецелевым использованием средств», отвечать за это придется лично ему, даже несмотря на то, что он всего лишь ненадолго (как он сам считал) замещал приболевшего Авраамия Павловича. Но смету подписал: ученые Средмаша не просто же так говорили, что этот Воронов лучше всех в стране понимает, какие программы нужны в народном хозяйстве и как именно лучше всего разрабатывать программы для новых ЭВМ…

Перед восьмым марта в гости к Алексею и Соне заехал Пантелеймон Кондратьевич. Скорее всего, просто «по старой памяти», а не по необходимости. Привез подарки Соне (а точнее, для Пашки): кроватку детскую и довольно удобным манеж, полную сумку мягких игрушек. А после ужина все же не удержался и спросил:

— Партизан, ты же знаешь, чем я сейчас занимаюсь…

— Если я не путаю, то в ЦК вы отвечаете за работу с национальными республиками.

— И не только. У меня к тебе простой вопрос, но вопрос исключительно личный: товарищ Мао очень просит поделиться с ним технологиями… атомными, пишет, что атомная бомбы у Китая сильно поможет ему в борьбе с мировым империализмом.

— Если вас интересует мое лично мнение, то я категорически против того, чтобы атомные технологии передавать кому угодно. И особенно я против того, чтобы ими делиться с Китаем товарища Мао. Просто потому что так называемый социализм Мао больше похож на фашизм, и нет ни малейших гарантий того, что он, получив бомбу, не превратится в нашего врага.

— Ну, я тоже так думаю, но некоторые товарищи…

— Спасибо, я попрошу товарища Абакумова с этими товарищами разобраться. Он мне кое-что должен…

— Послушай, партизан… такой, не лезь куда тебя не звали, я все же думаю, что с этим мы и сами разберемся. Тем более что и товарищ Сталин против. А уж дергать Виктора Семеновича… Если потребуется, я его и сам дерну, так что лучше всего забудь, что я тебе об этом вообще сказал. А вот насчет других соцстран ты, мне кажется, парочку полезных советов дать можешь. Вот в Венгрии товарищ Надь сейчас разругался с товарищем Ракоши, и мне кажется, что добром это не кончится: там все почти стройки заводов остановлены, а то, что они теперь производят, Советскому Союзу нафиг не нужно. Но Надь буквально требует, чтобы мы увеличили закупки венгерской продукции…

— А я тут причем?

— Ну ты же придумал, как в Белоруссии кучу всего для населения, для детишек в том числе, производить и куда все это девать, вот я подумал: может ты придумаешь, куда продукцию венгерских фабрик пристроить? Ведь если мы им не поможем… есть мнение, что там может и контрреволюция произойти.

— И вы всерьез задаете этот вопрос мне? Я, между прочим, до сих пор верен завету товарища Ватутина: венгров в плен не брать. Так что мое мнение заключается в том, что нам советские войска из Венгрии нужно вывести как можно быстрее, а на то, что там будет твориться, вообще внимания не обращать. Вы в одном правы: там будет контрреволюция, а сопровождаться она будет морем крови. И лично мне хотелось бы, чтобы кровь эта была не советской, а на венгров мне… я с товарищем Ватутиным согласен на сто процентов. И особенно согласен, если просто посчитать экономику нашего взаимодействия с венграми: по большому счету мы у них покупаем дорогущие автобусы, хорошие, конечно, но очень дорогие, консервы овощные вдвое дороже, чем такие же нам болгары продают, немного одежды, речных судов — но корабли немцы, например, делают лучше венгерских, автобусы… если у них год автобусы не покупать, то сэкономленных денег хватит на новый завод, который автобусов будет делать и больше, и гораздо дешевле. А консервов нам и болгарских вполне хватит.

— Вот хочется иногда тебя, партизан, взять за шкирку и встряхнуть как следует, чтобы ту чушь не порол но я ведь тоже с Ватутиным согласен. Тогда последний вопрос задам: если что, ты со мной к товарищу Сталину пойдешь? Хотя бы подсчеты свои ему покажешь… или как?

— Когда?

— Ну… на днях. Спасибо за поддержку! Но все же надеюсь, что тащить… приглашать тебя к Сталину не нужно будет.

Восьмого марта Алексей снова заехал к знакомому цветоводу в Тимирязевку и снова привез жене в подарок большой букет роз. На этот раз обычного цвета, то есть «чайные»: приятель с раскрашиванием цветов завязал и теперь «увлекался» увеличением количества в лепестках розового масла. И даже добился определенных результатов: хотя бутоны стали размером заметно поменьше, аромали они так, что даже жена соседа на лестницу вышла посмотреть, что же так хорошо там пахнет. А Сона приготовила на ужин какое-то совершенно новое блюдо, тоже весьма ароматное — и получившаяся «гамма» оставила спокойным лишь Павла. В смысле, сын в положенное время просто уснул, а вот все взрослые до поздней ночи обсуждали свои дальнейшие действия: то ли сильно проветрить всю квартиру (ее при этом выморозив), то ли просто спать ложиться в противогазах (которых, впрочем, в доме и не было). Но, похоже, архитекторы, проектировавшие дом, дело свое знали туго, и уже ближе к полуночи в доме остался лишь аромат роз, да и то «запертый» в гостиной.

Но в пятницу все всё равно проснулись невыспавшимися и с легкой головной болью, и это Алексею очень не понравилось: все же у него намечалось совещания по драйверам, причем совместно с разработчиками из нескольких министерств. Однако совещание пришлось отменить: у него внезапно появились совершенно иные заботы. Не особо и срочные, но все же…

Глава 18

Когда на мужчину орет женщина, мужчине это неприятно. Когда орут две женщины, да еще совершенно обоснованно, это неприятно вдвойне. А если они при этом орут вообще шепотом, то это просто страшно. Однако Алексея больше всего опечалило то, как на него смотрела Сона: одновременно виновато и осуждающе.

А разбудил его — примерно в половине седьмого — звонок в дверь. Алексей быстренько вскочил, накинул одежду и выскочил в коридор — и там он столкнулся с Аней, которая как раз работала участковым терапевтом. И которая внимательно осматривала Пашку, лежащего на руках Соны. По счастью, Аня сразу же сказала, правда, не ему, а жене:

— Не волнуйтесь, ничего страшного, просто у ребенка голова болит. Мы сейчас… у вас есть Антипросудин? Дадим ему на кончике ложечки, голова пройдет…

И в этот момент в Алексее «проснулся» фармацевт:

— Аня, ты с ума сошла? Там же парацетамол, а его мальчикам до трех лет, а лучше даже до пяти давать вообще нельзя!

— Это почему? — очень удивилась врачиха.

— Потому что парацетамол в таком возрасте просто отключает малышам развитие половых органов. Не сразу, конечно, но раз на раз не приходится. Подожди, я сейчас соображу… Сона, что случилось?

— А встала Пашку покормить, а он лежит и тихо хнычет. Не плачет, не орет, а тихо так хнычет… и есть почти не стал. Я сразу Лене позвонила, она вот Анну Владимировну вызвала…