По следам мистера Волка

— Нет… Какое ему дело до меня? Смилостивитесь надо мною, расскажите, правда видели его над телом бедной девушки?

Старуха вздыхает и всё же сторонится, давая Элис пройти в тёмное, пыльное помещение.

— Я уже всё рассказала тем славным молодым людям, что приходили после… Вспоминать страшно. Но давай, сначала нам нужен чай. Без чая разговоры не разговаривают.

Она поковыляла в сторону кухни, оставив Элис в небольшой, заставленной старыми вещами комнате, стены которой были сплошь розовый цветочек, и всюду висят тарелочки с изображениями котиков и… цветочков.

И ваза на столе… с засохшими цветами. И плетёное кресло-качалка с подушечкой, на которой вышиты… цветочки.

Элис передёргивает плечом и с нежностью вспоминает сдержанность замка Оуэна.

— Конечно, вы правы… У вас здесь… очень мило.

— Да, благодарю, — возвращается она с дребезжащим подносом в морщинистых сухих руках.

На чашечках, конечно же, тоже розовые цветы…

— Присаживайся, — ставит она поднос на стол и устраивается в своём кресле, указывая Элис на стул, что стоит рядом. — Так зачем, говоришь, ты пришла?

Элис чихает, будто от пыли и решает не изображать доброжелательную улыбку — вряд ли старушка хорошо видит.

— Расскажите, пожалуйста, что вы видели в ту ночь, когда убили девушку.

— О, я не то, чтобы видела, — косится она на тёмное оконное стекло. — Я проснулась от воя. Дикого, громкого, и крика. Девица кричала. Я к окну подойти побоялась. Но слышу, лязг, будто бьётся кто на саблях или… Как оно называется? Я не разбираюсь. Я вообще против оружия… В общем, сражались, видимо, там, под окном. И страшное такое после, когда тишина наступила: хрум, — делает она большие глаза, а голос завывающим, и продолжает изображать: — хрум, хрум! И я поняла — ест бедняжку. И не выдержала, выглянула в окно. А там, в темноте, огоньки глаз светятся. И снова вой…

— Значит, точно оборотень… Но вы не видели мужчину, похожего на графа? — Элис приподнимает брови.

Странно, что старуха упомянула драку. Это как-то не вяжется с версией стражей.

— Так, — отхлёбывает она из чашечки чай, — кто ж ещё это мог быть? Видела, конечно. Хвост помню и когти на лапах. Они тоже, как и глаза, блестели.

— Но с чего бы когтям блестеть? — недоумевает Элис.

Похоже, единственный свидетель ненадёжный, и графа подозревает лишь потому, что он проходил мимо.

Как бы он не нравился местным, этого недостаточно для обвинения.

Элис выдыхает.

Герберт будет рад.

— Не знаю, — пожимает она плечом, — потому что отразили свет? Глаза, наверное, тоже не сами по себе блестят? Но граф это был, точно. Я слышала, кажется… Вот здесь не уверена, но девица, перед тем, как кричать начала, громко его назвала по имени. Да и если б не это, кому ещё девушек убивать? Ты ведь знаешь, что с его женой приключилось?

«Но я очень сомневаюсь, что в этой части города ночью горят фонари…»

— Да, слышала, что его обвинили в её убийстве. Но ведь оправдали. Преступника нашли. Пусть и спустя десять лет.

Старуха на это лишь машет рукой.

— Прям так нашли? Спустя десять лет! Сказки это. Может, подставил кого, или подкупил как-то… Некому убивать её было. Ссорились они, помню, а потом, говорят, её в его же постели и нашли. В крови всю. Кто ж это пробрался в замок, пока граф на минутку отлучался по делам, и там же бедняжку погубил? Нет, точно Оуэн это был. Точно… Беги от него, дитя, пока и тебя…

Она вдруг судорожно вздыхает и отставляет чашку.

— О чём это я говорила? — снимает старуха очки, чтобы их протереть. — Принеси-ка мне, Аннабель, мой плед, будь так любезна… Холодно.

Элис поднимается.

— Конечно… И ещё, вы точно помните, что девушка крикнула его имя? Может быть, вам это подсказали стражи?

— Точно. Точно не стражи. Точнее не скажу, — у неё будто заплетается язык, а вскоре и вовсе наступает тишина.

Только чашка падает со стола, словно старуха пыталась неудачно до неё дотянуться.

Путаные мысли мелькают в голове Элис: помочь всё убрать, побежать за пледом, спросить ещё несколько вещей.

Их ворох истлевает, когда приходит осознание, что именно произошло.

— Бабуля? — Элис касается её плеча.

Но у той лишь валится на грудь голова, будто она задремала. Только вот проснуться уже не смогла.

Элис закусывает губу и отступает на шаг. Она чувствует, как горла касаются холодные пальцы смерти. Так бывало и раньше. Это неприятно.

Но расстраиваться нечего.

Эта женщина, по всей видимости, прожила долгую жизнь.

Элис кивает и выходит из квартиры, прикрыв за собой дверь.

***

— Да говорю же вам, — в нетерпении повторяет Герберт, которому ко всему прочему пришлось с какой-то стати объяснять стражам, зачем он вообще вышел в город, — Элис сейчас не будет в замке. Вам незачем идти туда. У меня ещё есть дела, я не планировал так скоро возвращаться. Уж простите. А она ушла за покупками.

— Но нам тоже, — возражает Бернард (и увести ведь его с подворотни Герберту не удалось!) — не с руки за вами по городу бегать. Мы подождём вас у замка, ничего страшного. Главное, возвращайтесь скорее.

— Или, быть может, — предпринимает Оуэн очередную попытку отвести стражей от этого дома, — посидим вместо этого в баре?

Молодой страж переводит на Бернарда заинтересованный в этом взгляд, но тот раздражённо передёргивает плечом.

— Благодарю, но воздержусь. Однако, из уважения к вам…

Оуэн хмыкает, но Бернард предпочитает не обращать на его реакцию внимания.

— Из уважения к вам, — договаривает он, — хорошо, мы будем ждать вашу слугу завтра к десяти утра в участке.

— Да, я передам ей.

— Проследите, чтобы она явилась.

— Конечно.

Элис, задумчивая из-за того, что сказала старуха и того, чем закончился разговор, выходит из дома, опустив голову и нахмурившись.

— Добрый день, — тянет она, когда поднимает глаза и замечает стражей.

***

Элис не успела ничего рассказать графу Оуэну и даже не передала парочку напутствий насчёт замка и ужина, её увели, до синяков вцепившись в запястье.

А затем всё, как по нотам — мерзкий дождик, тряска в карете, мрачность мистера Хизара по пути, решётка. Они должны были убедиться, что она никуда не уйдёт, пока следователь по делу об убийстве приезжей девушки не освободиться, чтобы допросить её.