По следам мистера Волка

Герберт, наблюдая за этим, переводит вопросительный взгляд на Курта.

Тот рыкает, подрывается к ней и прижимает к себе.

— Чёрт… Вот дура, а… Вот же идиотка! Это ты виноват!

Герберт так и остаётся стоять на месте, не решаясь подойти, чтобы ещё на что-нибудь вдруг не спровоцировать Курта. Тем более когда рядом с ним и девицей лежит большой кухонный нож.

— Виноват в чём? — спрашивает холодно. — Что здесь вообще происходит, Курт?! Если не ответишь, вышвырну вас обоих на улицу!

— Она сестра Элизабет Картер, приехала к ней, а тут такое… Ей возвращаться некуда. Можешь выгнать! И Элис заодно.

Герберт тяжело вздыхает и возводит к небу (потолку) глаза.

— Объясни ей, что я не убийца, — произносит устало, с горечью, и собирается уходить. — И нож у неё забери, — бросает он уже через плечо. — Повезло же мне, свалились на мою голову…

— Откуда мне знать, что не убийца? И раз так, хорошо, я уйду… И умру под твоим забором!

— Никто тебя не выгоняет, — рявкает Герберт, — прекрати истерику, наконец! Просто уладь всё с ней, ясно тебе?!

— Почему ты это делаешь? — спрашивает Курт глухо и как-то бессильно. Герберт останавливается и пожимает плечами.

— Не знаю… Вы с Элис уже не чужие мне. А своим надо помогать. Но на шею мне ты не сядешь! — заканчивает он усмехнувшись. — Мальчишка. — Хочешь сказать, дело в доброте душевной? И ты вовсе не хочешь… её? Герберт передумывает так скоро уходить и возвращается к Курту.

— В каком смысле?

— У меня отличный слух. Так со слугами не разговаривают, как ты разговариваешь с ней.

— Она близка мне. И ты мне стал важен. Это плохо?

— Надеюсь, важен не тем же образом, что и она, — склабится Курт. — Я могу ударить тебя, — предупреждает граф, сузив глаза. — Ты позволяешь себе слишком многое. Я к тебе по-человечески отношусь, ты ко мне, как к дикому псу… Это не нормально, Курт.

— Мы с Элис никогда не ладили и вряд ли будем. Я считаю её омерзительной. Её это не волнует. Всем хорошо. Но если тронешь её — убью. — Похвально, что ты защищаешь сестру. Но палку не перегибай на ровном месте. Зла я вам не желаю, Элис тем более. Всё остальное — наши с ней дела. А теперь, — отступает он, — я пойду ужинать. Ты… огорчаешь меня, Курт. Он поднимает Дину на руки, шатаясь, и вдруг выдаёт:

— Она хочет пудинг. Где мне взять пудинг?

Герберт, уже спускаясь, начинает тихо смеяться.

— Я попрошу Элис приготовить. Курт провожает его мрачным, воспалённым взглядом.

***

Элис же болтает на кухне с Джоном, едва стоя на ногах от усталости.

— … а потом, — заканчивает он какую-то очередную свою историю, — я накрыл это тарелкой, а когда поднял её, огонька уже не было. Мне сказали в тот раз, что я всё выдумал, ведь был ещё мальчишкой, а в детстве фантазия бьёт ключом! Или это было солнечным зайчиком. Но я так не думаю!

Герберт садится за стол напротив него.

— Элис, ты достала из моей порции грибы?

— Ой, ещё и это… Граф, — упирает руки в бока, словно его старая нянька, — ну вы что, маленький?

Ставит перед ним тарелку с наваристым супом, где больше половины содержимого — лесные грибы.

Герберт кривится.

— Но я не люблю их, сказал же тебе.

Кроули тем временем принимается за еду и совершенно теряет интерес ко всему остальному, причмокивая и нахваливая суп.

— Я хорошо готовлю, — шипит Элис. — Такое в харчевне не купите и за пса с блохами!

И во взгляде её клубится отчётливое: «Жри или умри».

Герберт спохватывается (и заодно хватает ложку).

— Конечно, хорошо! Но там… Это не изменяет моих вкусов.

— Оно похоже на мясо. Правда, Джон?

— Угу, лучший суп, что я когда-либо ел!

Герберт, с трудом разомкнув стиснутые от отвращения челюсти, таки отправляет в рот ложку супа и прожёвывает гриб.

— Д-да, — выдавливает он из себя, — вкусный суп, но…

— Нравится, правда? А сколько шуму-то было, господин! Сделаем по средам грибной день, а по четвергам рыбный!

Герберт проглатывает и качает головой.

— Вкусно, но грибы не люблю. Я хочу мяса. А ещё, мил… — косится на Кроули. — Элис, ты не могла бы приготовить пудинг?

— Зачем? Я приготовила пирог. Грибной.

Он давится и колотит себя в грудь, пытаясь откашляться.

— Сп-спасибо…

— И рыбный, — улыбается она.

— О, рыбный я с удовольствием!

— Рыбно-грибной, — уточняет Элис.

И Герберт скорбно вздыхает.

— Что ж…

Она наливает всем чай и едва садится на табуретку, как кто-то принимается тарабанить в дверь.

Герберт, с удовольствием выпив чая, перебив им грибной вкус, недобро косится в сторону звука.

— Может не открывать… — задумчиво тянет он.

Элис подрывается, стиснув зубы, готовая ринутся в бой, но… то ли поскальзывается, то ли просто падает на пол.

Кроули вскакивает со своего места, но Герберт опережает его и поднимает Элис на руки.

— Что с вами, — вновь от волнения переходит он на «вы», — Элис?

— Граф… — шепчет она, щурясь, — сегодня просто… длинный день.

— А ну, Эльза, открывай сейчас же! — доносится развесёлый мужской голос.

— Тебе нужно отдохнуть… — шепчет он и направляется в гостиную, чтобы устроить Элис на диване. — Я открою сам.

— Эльза… А вдруг он зовёт мою тётю? Пойдёмте, я должна там быть.

— Что ж… — Герберт подаёт ей руку. — Но держитесь рядом.

— Такой любезный господин, — вздыхает она. — Придётся испечь вам ваш кекс.

— Кекс? — он ведёт её к двери. — Какой кекс?

— Шоколадный, наверное. Или что вы там просили? а шоколад с китовьей рвотой или без?

Когда Герберт отворяет дверь неизвестно кому посреди ночи в очередной раз, на пороге оказывается высокий и очень худой уже немолодой мужчина в плаще.

Он чуть пошатывается, но в отличие от Элис — не от усталости.

— Кто вы такие, чёрт возьми? Где моя Эльза? Или это сегодня?

— Сегодня, что? — хмуро отвечает Герберт, прожигая его волчьим взглядом. Раздосадованный, что ему помешали ответить на вопрос Элис. А ведь он просил не кекс — пудинг!

— Дык хозяин лачуги этой должен был из тюрьмы выйти. А я думал успею! — икает мужчина.