По следам мистера Волка
Шрифт:
Бернард медлит, но затем всё же подходит ближе и приобнимает её за плечи.
— Прости, ми-милая, мне просто... Нужно время. Понимаешь? И подышать воздухом, — с тоской смотрит он на дверь. — Голова идёт кругом.
Она прикладывает его ладонь к своей дряблой щеке и улыбается беззубым ртом.
— Такие горячие. Всегда такие горячие.
— Да, — отчего-то он шепчет. — Да... Спи, же-жена... Ты так крепко спала, жаль, если сон пропадёт.
— А знаешь что еще у тебя горячее? — ухмыляется она.
И Бернард в смущении отстраняется.
—
— Я не хочу есть, ляг рядом. Мне так будет спокойнее.
— Ну, хорошо... Да, — он устраивается головой в её ногах и тут же объясняет это тем, что: — Так будет удобнее, место мало.
Простыня влажная и холодная там, куда он лёг.
— Это же я, твоя любимая жена... Мэри, — доносится до него её назойливый голос. — Ты не мог забыть меня, милый... Я отдала тебе всю жизнь!
— Прости, — зажмуривается он и делает вид, что засыпает. — Я не хотел...
— Ты любишь мясо, очень любишь мясо. Его сейчас так трудно достать... Но я, — она поднимается, — пожалуй, зарежу Икиботика.
— Кого-кого? — приподнимается он и сонно щурится.
— Козлика. Нашего козлика. Помнишь, как он рос? Ты любил гулять с ним, ой как ты любил! И мясо ты любишь!
— Не надо убивать Ботика! Бокиботика... В общем, не стоит, я не хочу мясо. Сейчас нет аппетита, спасибо тебе. Приляг лучше рядом... Ты... Ты такая заботливая. Я это ценю.
И она ложится прямо на него, устроив голову на могучей груди.
— Ты все вспомнишь, а если нет — я все тебе расскажу. Мы наверстаем эти годы. Не тревожься...
Бернард вздыхает и поглаживает её по волосам.
— Хорошо... А как я... ну, как я себя обычно вёл? Расскажешь обо мне?
— Ты у меня очень робкий, но хороший, — начинает она говорить с явным удовольствием. — В детстве отец ударил тебя по голове, и с тех пор ты боишься выходить из дома. Я все делала для тебя. А ты любил сидеть дома и не выходить. Так мы и жили все эти годы, милый.
— А, — тянет он, — так я не люблю выходить? Даже во двор? А на крыльцо?
— Только со мной. У тебя все в голове расшатывается на улице, моя бедняжка.
— Ох, тебе пришлось тяжело со мной, да? Бедняжка... И дверцы у шкафчиков я видел сломаны, покосились как! Неужели я починить не мог?
— Это недавно только, — отзывается она, странно помедлив, — ты на все руки мастер. Правда-правда. И... очень хорош...
— Да, я так и подумал, а потом стал сомневаться. Тем более, если меня в прошлом... ну, по голове ударили. Зачем я тебе такой?
Она смеётся и чуть приподнимается.
— Люблю я тебя, дурачок.
— И... и я, — звучит как вопрос.
— Она проводит пальцами с ломкими, желтоватыми ногтями по его груди и скалится. — Мой медведь... люблю волосы на твоей груди... И ты тоже любишь! Рррр!
— Свои волосы? — невольно напрягается он и вжимается в подушку, боясь пошевелиться.
— И свои тоже, да...
Она целует его в шею.
И Бернард коротко вздрагивает.
— Дорогая... Мы
собирались... Эм, мы собирались спать, — звучит он жалобно, самому становится неприятно, но ничего поделать с собой Бернард не может.— Жена я тебе или кто? Я ведь всю жизнь с тобой! Живу как затворница! И чем ты мне платишь? А как же... Как же супружеский долг?
Бернард пытается выбраться из-под неё, чтобы подняться с постели.
— Я... Не помню тебя. Разве же... будет честно? Давай начнём, мм, с малого?
— Ну, дорогой, — Мэри запускает пальцы в его волосы, — может быть, так ты все вспомнишь. Я сделаю так, как тебе нравится.
— А ты, — проглатывает он ком в горле, — знаешь точно?
— Хоть поцелуй меня!
Её огромные глаза сверкают гневом, а пальцы смыкаются на горле.
Дверь хлопает внезапно, большими, уверенными шагами Людарик Даймонд рассекает комнату и останавливается у кровати.
— Как это понимать?
Бернард переводит на него затуманенный, растерянный взгляд, который стремительно проясняется.
— Вы из стражей, так? — спрашивает он с надеждой слабым голосом.
Людарик мрачнеет. Он выглядит с новой причёской не менее странным и растерянным, чем лежащая под городской сумасшедшей пропажа.
— Это шутка? Какого чёрта ты тут делаешь?
— Это мой муж! — кричит Мэри. — Отстаньте от него! Он очень болен.
И прикрывает его лицо своими волосами.
— Убирайтесь из моего дома! По какому праву!
— Я, — высвобождается Бернард, — действительно болен, на моей спине рана... И я не помню... ничего. Поэтому...
Он не договаривает, что рад видеть кого-то из стражей, но по глазам его должно быть всё ясно и так.
Людарик хмуро наблюдает за весёлым цирком одной актрисы. И даже не вздрагивает, когда она достаёт из-под кровати нож и заносит его над Бернардом.
Он дёргает её на себя за неопрятные патлы.
Нож летит на пол, в комнату заходят остальные стражи.
— Увезите её в участок, — распоряжается Людарик Даймонд, мазнув взглядом по Дирку Хорсу.
— А есть смысл? — выгибает тот бровь.
Бернард же, бледный и болезненный, замирает на месте.
И в это время в и без того маленькое помещение врывается сияющий Кроули.
— Ах, так мы оказались правы! И жертва была не напрасна. Ах! Поздравляю!
Людарик, поморщившись, садится на кровать, когда стражи выводят Мэри из дома.
Кроули застывает у двери. Бернард какое-то время беспокоится из-за его присутствия, не понимая, кто он и зачем здесь, но быстро отвлекается на красивого и странного стража рядом с собой.
— Вы... кажетесь мне знакомым.
Людарик цокает.
— Я не для того резал волосы, чтобы пришлось тебя увольнять, Бернард.
Успокоенный, что хотя бы имя это действительно принадлежит ему, Бернард ложится и, наконец, расслабляется.
— Странная причёска. Тебе больше пошли бы длинные волосы. Хотя и так красиво, — улыбается он и сонно повторяет: — Красиво...