Поэзия английского романтизма XIX века

7

В столице разрушительных эпох, Где Смерть царит над красотою тленной, Он приобрел за свой чистейший вздох Себе могилу посреди вселенной, Где вечность веет, где благословенный Лазурный италийский небосвод — Достойный склеп для скорби сокровенной. Кто на покой последний посягнет? В своем росистом сне усталый отдохнет.

8

Нет, никогда ему не пробудиться! Тень белой смерти в сумерках быстрей Ползет по склепу. Тление стыдится И мешкает невольно у дверей, Залюбовавшись жертвою своей. Ждет вечный Голод, самый кровожадный И самый хищный зверь из всех зверей, Когда дерзнет накинуть сумрак хладный На эту красоту покров свой безотрадный.

9

Оплачем Адонаиса! Мечтам, Посланницам крылатым помышлений, Его стадам питаться нечем там, Где пел для них любвеобильный гений, Мелодиями вместо наставлений Воспитывая, — нет! пресекся путь, И возжигать в умах нельзя стремлений; Возникнуть, и поникнуть, и заснуть В отчаянье, когда застыла эта грудь.

10

Над ним крылами лунными всплеснула, Потрогав лоб ему, мечта одна: «Не умер он! Сквозь шелк ресниц блеснула Слезинка, вестница немого сна. На дремлющем цветке роса видна!» Дочь смертная загубленного рая, Слезы своей не узнает она И, чистая, бледнеет, исчезая, Как тучка, стоит ей заплакать в царстве мая.

11

Одна мечта бальзамом звездных рос Навеки тело легкое омыла; Пожертвовав с кудрями россыпь слез, Мечта другая все венцы затмила, А третья бы сама переломила, Не выдержав причудливой тоски, Лук меткий свой, когда ничто не мило, Когда погашен льдом его щеки Зубчатый пламень стрел всем целям вопреки.

12

Недвижных уст коснулся луч проворный. Целуя вдохновительный исток, Наперекор премудрости дозорной Он тронуть сердце, полное тревог, Молниеносной музыкою мог; Но поцелуй погашен смертью льдистой; Как метеор, блуждая без дорог, Пятнает нимб луны морозно-мглистой, Он в бледности мелькнул зарницею струистой.

13

Крылатые мольбы среди других, И судьбы, не подняв своей вуали, И тени в сонме проблесков благих, И вздохи, племя робкое печали, Блаженство со слезами, как вначале, Ведомое улыбкой вместо глаз, Торжественно и скорбно выступали, Как будто собрались в последний раз. Так над водой туман клубится в ранний час.

14

Мертв Адонаис. Мысль преображала Все, что любил он: облик, запах, цвет. Заря на горизонте задрожала: Сквозь волосы в слезах закапал свет, Которым прежде был весь мир согрет: Гром скорбно застонал среди тумана, Рыдают ветры дикие в ответ, Летая по вселенной неустанно, И в беспокойном сне просторы океана.

15

Затеряно среди безгласных гор, Его напев беззвучно вспоминая, Тоскует эхо; звонкий птичий хор, Песнь дровосеков, музыка лесная, — Все без ответа; нимфа как больная Без этих губ, которые милей Тех, по которым плакала немая, Став тенью звуков; и среди полей, И в дебрях только всхлип в ответ природе всей.

16

Скорбит весна, и падают бутоны, Подобно листьям осени сухим. Почиет мрачный год под эти стоны, Покинутый возлюбленным своим. Был Фебом Гиацинт не так любим, Не так Нарцисс любим самим собою, Как он любим обоими. Над ним Завяли обделенные судьбою. Не запах, нет, печаль над пажитью любою.

17

Не так скорбит, рыданьем тронув лес, Душа мелодий скорбных, Филомела; Не так скорбит орлица, дочь небес, Где некому летать легко и смело, Когда гнездо навеки опустело, Как, Адонаис, о тебе скорбит Твой Альбион теперь, когда взлетела Душа твоя испуганно в зенит, И проклят каин тот, которым ты убит.

18

Ушла зима, но не уходит горе, Хотя повсюду веянье тепла, И ветры и потоки в дружном хоре; Проснулся муравей, жужжит пчела, И ласточка-певунья весела, Щебечут птицы в каждом перелеске, В дубраве мшистым гнездам нет числа, И ящерка скользит в зеленом блеске, И змеи по весне как золотые всплески.

19

Через холмы, дубравы и моря Из недр земных, как воды ключевые, С тех пор, как первая взошла заря И, возвещая сдвиги вековые, Над хаосом вознесся Бог впервые, Жизнь хлещет, и, в нее погружены, Приветливы светила кочевые, И все стихии в чаянье весны Облагорожены и преображены.

20

И под землей, почуяв дух отрадный, Дразня червя, глотающего прах, Цветами труп дохнул в могиле смрадной, Как будто звездный свет живет в цветах, И смерть благоухает на устах; Нет смерти, только смертный ум встревожен И за себя испытывает страх; И должен меч распасться прежде ножен, Слепою молнией внезапно уничтожен.

21

Так, значит, все, что мы любили в нем, То, что любых сокровищ драгоценней, Похищено одним жестоким днем, Который смертен сам на этой сцене? А кто же мы? В кровопролитной смене Актеры или зрители? В долгу У смерти жизнь: чем зеленей, тем тленней. Всех встречных губит время на бегу, Подобно самому свирепому врагу.

22

Нет, никогда ему не пробудиться! «Откликнись, мать бездетная! Рыдай! — Взывает скорбь. — Какая боль гнездится В груди твоей! Слезам пролиться дай! — Его страдание перестрадай!» «Воспрянь!» — донесся хор немых отзвучий С мольбой мечтаний в безутешный рай, И, памятью терзаемая жгучей, Она воспрянула в своей тоске могучей.

23

Воспрянула, как на востоке ночь, Которая землею завладела, Когда, гонимый, улетает прочь Осенний день, как дух, покинув тело, И, словно труп, земля похолодела. Так скорбный страх Уранию настиг, И мгла распространилась без предела, И путь угрюмый безнадежно дик Туда, где в темноте сияет мертвый лик.

24

Покинула Эдем свой потаенный И, в мире не найдя другой тропы, Вступила в этот город непреклонный, Где сталь, где камень, где сердца толпы Ей ранили незримые стопы; За нежность языки и мысли мстили, Исподтишка язвили, как шипы, И капли крови, сёстры красных лилий, Цветами вечными бесплодный путь мостили.

25

Как будто в склепе строгий судия, При ней, всевластной, смерть сама смутилась И покраснела до небытия; И, кажется, дыханье возвратилось К нему на губы, так что засветилась Жизнь бледная… «Побудь! Повремени, Чтобы во тьме звезда не закатилась!» — Урания вскричала, — и они Со смертью ласковой одни в ее тени.

26

«Ответь! Заговори со мною снова! Хоть поцелуем только мне ответь! Пусть будет поцелуй короче слова, В пустой груди твоя частица впредь — Для памяти достаточная снедь, Мой Адонаис, если в этом склепе С тобою не дано мне умереть, Хотя не жаль мне всех великолепий И время для меня подобно вечной цепи.

27

Зачем же ты покинул торный путь, Мой нежный сын, в своей мятежной вере Осмелившись до срока посягнуть На змея ненасытного в пещере? Возрос бы ты, как месяц в горней сфере, Копье-насмешку и зеркальный щит, Щит мудрости обрел бы, так что звери Бежали бы, как в ужасе бежит Олень от них самих, чудовищных на вид.

28

Голодный волк, отважный лишь в погоне, Крикливый вран, который трупам рад, Гриф, зоркий страж бесчисленных агоний, Жестоких победителей собрат, Который на крылах разносит смрад, Спешили скрыться, стоило герою Лук натянуть, смеясь, и супостат, Напуганный недетскою игрою, В смятении пяту лизал ему порою.