Пока, заяц

— Аня, ты только позвони мне, как доедешь, ладно? Анечка моя любимая, самая хорошая. На тебе все мои деньги, ключи от квартиры, вот тебе ещё яйца мои, тоже с ключами…

Олег ему закончить не дал, прям с пенька на него набросился с диким рыком и с новой силой замолотил его по спине кулаками. А Стас весь скукожился, руками прикрывался, зато смеяться не прекращал, весело ему было.

Я перевёл на себя камеру и в объектив посмотрел, почти докуренную сигарету изо рта вытащил с важным видом и сказал:

— Вот такие вот у нас, короче, полевые сборы в кадетской школе. Ноябрь, две тысячи четырнадцатый год.

— Помоги мне, а, Витёк! — Стас жалобно завизжал, а потом опять рассмеялся.

Я телефон засунул в карман, схватил игрушечный автомат с красным носом и Олегу в жопу целую обойму синих пулек всадил.

На весь лес пушкой затрещал и рявкнул на них:

— Ну-ка всё, успокоились!

Олег поднялся на ноги, от грязи стал отряхиваться, лист недоеденный выплюнул изо рта и на меня жалобно глянул:

— Ты чё, а?

— Ничё, — бросил я и автомат ему в грязные ручищи всучил. — Щас ушибётесь не дай бог, одна капля крови, и весь взвод потом по дисциплинарке опять отдерут. Хорош.

Стас на пенёк уселся, выпрямился, плечи расправил и даже отряхиваться не стал. Шмыгал громко и улыбался, взглядом растворился в плотной стене голых деревьев и пускал облачка пара в холодный лесной воздух. Телефон достал, замёрзшими красными пальцами зашелестел по экрану и музыку включил.

— Ой, опять твоя эта, а, — разворчался Олег, рукой зачерпнул рыхлый снег и грязную штанину растёр у колена.

А Стас будто нарочно на нас, как дурачок, пялился и негромко подпевал:

— Война, бесконечная стрельба над головой, и лежит в сырой земле товарищ мой.

— Мгм, — кивнул Олег и кулаком на него замахнулся. — Щас ты у меня в сырой земле ляжешь, точно.

Я на него глянул и плечом тихонько дёрнул, мол, хорош, чего ты до ребёнка всё докопался? Олег глазами хлопнул, на пухлые пальцы свои поплевался и грязь на воротнике стал ковырять.

А в телефоне у Стаса запел знакомый с детства голос:

— … Мы с пацанами сидим на рыхлой чёрной земле и вспоминаем друзей, павших на этой войне, и думаем мы лишь об одном, что у кого-то из нас будет пуля в виске.

Олег вскинул руками и громко цокнул:

— Стасян, выруби муть свою, а! Пуля у него, едрить, в виске. Пластиковая, что ли? Из Детского мира? Давай висок, щас тебе обойму всажу.

Я поднял с земли автомат и отряхнул его от снега, на Олега глянул и специально, чтоб он видел, за спину оружие завёл. Не дам, настрелялись уже сегодня.

А в песне строчка пошла:

—… Я вырезаю ножом на деревянном бруске имя твоё.

Олег к Стасу подошёл и расхохотался:

— Я щас тоже вырежу имя твоё. Хошь на снегу нассу «Стасян чёрт»?

— У тебя мочи столько не хватит, — он ответил ему. — Букв много. А прикинь, меня вообще как-нибудь по-длинному звали бы?

— По длинному? — не понял Олег. — Это как?

— Ну типа имя длинное. Евгений, например.

— И чё? А у тебя Стасян. На одну букву длиньше. Ты вообще блаженный, смотрю, да? Сам то хоть понял, чё сказал?

Я закинул все три автомата за спину и рявкнул:

— Всё, пошли, а, у меня от ваших диалогов уже башка плывёт!

Мы с пацанами зашагали по холодному пустому лесу в сторону лагеря. Школа наша этот лагерь арендовала для полевых сборов, чтоб было где разместиться, где пожрать приготовить и где построиться для переклички перед дорогой.

Я наступил плотными берцами на высокой подошве в сверкающий рыхлый сугробик и чуть не провалился в глубокую грязную лужу. Олег меня вовремя за руку ухватил, так бы точно споткнулся и улетел в грязь носярой.

Хорошо так и прохладно вокруг, воздух холодный и влажный, курить совсем не хотелось. Хотелось чаще воздух лесной вдыхать, чтоб голова закружилась. Запахом тухлых листьев всё не мог надышаться, вонью мокрого мха, влажной древесной коры и сухими хрустящими шишками под ногами. Ёлок вокруг почти не было, а шишек зато полно, белки, что ли натаскали?

Стас шёл рядом с нами, ногами хлюпал по мокрому снегу и бубнил еле слышно:

— Я по утрам сру ежами и ссу кипятком. Я по утрам сру ежами и ссу кипятком.

Олег на меня глянул с улыбкой и над ним посмеялся:

— Тоже из песни какой-то, что ли?

— Не, это уже я, — ответил Стас, всё так же глядя под ноги. — Просто так, сам.

— Просто даже мухи не ебутся. Услышал, наверно, где-то.

— Нет. Сам же, говорю.

На подходе к лагерю лес начал потихоньку лысеть, вокруг из земли выглядывали ржавые палки старых советских качелей, обгрызенная скамейка без двух досок, а где-то вдалеке показалась уродливая фигура медведя ростом с человека.

Зверёныш страшный такой, с кривыми глазами. Вроде как будто и улыбается по задумке художника, а так на тебя смотрит, аж в штаны наложить охота. И щёки у него красные, специально разукрашенные сто лет назад, как будто яркими цветами хотели отвлечь внимание детей от жуткой зубастой морды.