Пока, заяц

— НВП дашь скатать? — я спросил Олега и сигареты переложил из нагрудного кармана поглубже в рюкзак, чтоб не спалили.

— Дам, — Олег ответил и осторожно в мою сторону глянул из-под чёрной шапки, натянутой до бровей. — А доширак есть у тебя?

— Понятно всё, — я засмеялся и в плечо ему кулаком врезал. — Олег Ветровман. Ветровберг. Ветровштейн.

— Ой, дам, дам, господи, а.

— И я доширак, значит, дам. — сказал я и довольно заулыбался.

Стас вдруг вылез откуда-то прям между нами и спросил сиротским жалобным голоском:

— А мне дашь, Витёк? У тебя ещё есть?

— Как себя вести будешь, — сказал я, по шапке пушистой со звездой его треснул и дальше пошёл.

Серая обшарпанная буханка с едва читаемой надписью «Дети» забрала наш взвод с полигона и повезла в кадетскую школу на другом конце города, в самом сердце Моторостроительного района. Ничего в этом Моторострое не было интересного, одни только панельки, хрущёвки облезлые, рынок какой-то задрипанный и школа наша. Лучше-то места для неё не нашлось, в центре, говорят, земля дорогая. Прямо у Камы, что ты.

Я прислонился мордой к грязнющему холодному стеклу и смотрел, как за окном проплывали бесконечные белоснежные поля, как они переливались талым снегом в тёплом сиянии раннего зимнего заката. Каждая сосна, каждая ёлка в зелёной стене застыла в белых рыхлых ошмётках, как будто мужик из рекламы помылся плохим шампунем, который не от перхоти, и волоснёй своей над деревьями этими натряс.

— У меня если синяк на спине после тебя останется, я тебя ночью загашу, — Олег зашипел на Стаса, потирая спину сквозь толстую куртку.

— Хорош, а, — бросил я сзади и по сиденью двинул коленкой так сильно, что они оба подпрыгнули.

— Не, а чё он? — пожаловался Олег и, как ребёнок, ткнул пальцем в зубастого.

— А ты чё? — я наехал на него в ответ.

— Ничё, — Олег пробубнил, на Стаса опять покосился злобным бычарой и в окно молча уставился.

Вечером в тусклом коридоре с дырявым вздувшимся линолеумом всем взводом выстроились на построение.

— Первый!

— Второй!

— Третий!

Офицер-воспитатель Морозов к пацану одному подошёл почти что в самом конце шеренги, к Серёге Птахову, за голову его схватил, покрутил её и на причёску его посмотрел. И все тихонечко смехом запрыскали и в его сторону стали коситься.

Морозов брови свои густые удивлённо вскинул, губы надул и съязвил, глядя на проплешину в виде сердечка на голове у Птахова:

— А чего у нас, мода теперь такая, что ли?

И все разразились смехом, Стас с Олегом тоже разразились, и я разразился. От любой фигни бы в тот момент засмеялись, что бы Морозов ни сказал. А Птахов сам виноват, постоянно волосню на башке клоками выдёргивал прям во время уроков и грыз, как некоторые ногти грызут или губы. Поэтому и проплешина образовалась, поэтому «плешивым азиатом» его пацаны дразнили. Из-за проплешины и узких глаз, хоть он вроде и русским был.

— А чё он волосы грызёт, зачем? — мы с ребятами как-то подняли этот вопрос.

А Морозов тихонько посмеялся и ответил нам:

— Вы там в это не лезьте, там проблемы какие-то с этим местом, — сказал он и по голове себе постучал указательным пальцем. — Вкурили, нет?

Вкурили. Зато учился лучше всех, отличником был. Одни пятёрки домой таскал и списывать всем давал.

После ужина повариха в столовой вытащила румяных сухарей на железном подносе в окошке и громко завопила:

— Сухари берём быстрее! Сухари! Уходим уже, до завтра закрываемся!

Мы с Олегом и Стасом на жратву как бешеные накинулись, несколько штук себе в карманы сложили, чтоб потом захомячить, в «голодные времена».

Стас сидел с нами за столом, сухарями хрустел и жаловался:

— Это, конечно, скотство, что тем, кто на ночь в интернате остаётся, сухари только дают.

— Чтоб не оголодал, — ответил Олег, громко хлюпнул какао в гранёном стакане и морду вытер камуфляжным рукавом. — Чтоб, как азиат, волосы жрать не начал.

— Да это понятно, — Стас махнул рукой. — Можно же было что-то получше придумать. Печенья там давать. Да хоть самые дешёвые.

— Очёчко у тебя слипнется, Стасик, — сказал я, плечами пожал и захрустел масляно-чесночной небесной манной. — Хлеб-то надо куда-то девать. Сиди жри.

По вечерам, когда свободное время было, собирались в бальном зале возле кубриков, стулья старые и скрипучие выставляли на деревянном полу и пялились в малюсенький экран телевизора в самом углу. Повезёт, если места в первых рядах достанутся, повезёт, если в затылок Птахову пялиться не придётся.

До восьмого класса мультики всякие смотрели на этом телевизоре. Все, кто домой не уходили и в интернате ночевать оставались, «Приключения Джеки Чана» смотрели, «Скуби Ду», сериал про Сабрину. Всякую дурь, которая тогда по СТС шла после занятий.

Я как-то вечером, сидя в бальном зале перед теликом, спросил Стаса с Олегом:

— А вы «Чокнутого» помните?

Олег засмеялся:

— Кого?

— «Чокнутый». Про рыжего кота с жирным ментом.

Они со Стасом непонятливо переглянулись, и Олег уточнил:

— Комиссар Рекс, что ли?