Поле Куликово
Шрифт:
С лаем на поляну выметнулась собачья свора, Серый трепанул загривок секача, хватил кровавого снега, глянул на охотника и кинулся за ушедшим стадом, увлекая других собак.
– Живой, Василий Ондреич?
– Через поляну спешил Алёшка с рогатиной в руке, самострел висел на ремне за его спиной.
– Как будто.
– Тупик стал ощупывать себя и тут лишь заметил, что пола его кафтана располосована - достал-таки вепрь клыком.
Одна из собак, отстав от своры, ухватила раненую свинью за ухо и пыталась повалить, удержать на месте, та хрипела и хукала, мотала гловой, разевая пасть, старалась цапнуть, но силы уходили с кровью, а собака была увёртлива. Алёшка половчее ухватил рогатину и направился к борющимся зверям...
Секач затих, Тупик наклонился над ним, тронул пальцем лезвие клыка, и тогда лишь увидел железную
Парень уже подходил к нему, снегом отирая кровь с плоского наконечника рогатины, в его потемневших голубых глазах - тревога и словно бы вина.
– Он не поранил тебя, Василий Ондреич?
– Не поранил.
– Виноват - я. Бить надо было, когда он возле свиньи стоял, я же не успел перезарядить. Там рысь первой шла леском, ну, я не стерпел - свалил её, а вепри - вот они...
– Не за што тебе виниться, Алёша. Не знал, какой ты - стрелок. Кто научил?
– Дак сызмальства промышляем. Секач-то пудов с двадцать, небось, потянет.
– Жалко кабаньего князя. В самой силе - он, такой - оборона стаду и от волков, и даже от косолапого.
– Што было делать? Его же не трогали - зачем кинулся?
– С того и кинулся - заступник...
Загон подтягивался к охотникам, первыми появились конные, стали поздравлять стрелков с добычей. Фрол, увидев следы борьбы и распоротый кафтан боярина, запричитал и напустился на Варяга, которому он велел не отходить от господина. Тупику пришлось вступиться за парня, напомнить старосте, что его боярин - воин, а не девица.
Солнце утопало в бело-розовом пожаре зимнего поля. На опушке бора гудел и трещал костёр, далеко рассылая жар и постреливая красными угольками. Мужики свежевали зверей, поодаль, на небольшом огне, палили молодого кабана. Собаки кружком облегли становище охотников, щуря зеленоватые глаза, ждали наград за труды. Фрол, следя за работой, поругивался при каждом громком треске в костре:
– Кой дурень в этакой огонь сунул елову сушину? Того и гляди, без глаза останешься! Што вам, сосны да березнику тут мало? Влипнет малый уголёк в зипун, не заметишь, как большая дыра выгорит - латай тогда одежонку, а иде их наберёшься, ниток да заплат? Опять же от лишней заплаты зипун ветшает, а новый-то, небось, коровёнки стоит. Холсты да овчины, небось, не растут на ракитах...
Мужики переглядывались и поддакивали старосте. Его ворчание было беззлобным. Да теперь придётся считать каждую нитку и каждую заплату. На охоте особенно стало заметно, какой силы лишились Звонцы.
Пока разделывались туши, боярин со старостой решили проехать полями на ближнюю деревню в один двор. Таких деревенек, приписанных к Звонцам, было за сорок, иные попадались и в два, и в три двора. Крестьяне этих селений составляли единую общину под властью служилого боярина. Земля считалась княжеской, но её владельцем был тот, кому князь отдавал Звонцы в кормление, ему-то крестьяне и обязаны были платить оброк либо отрабатывали дни в его личном имении, за которым следил тиун - представитель боярина. В большинстве своём боярские и княжеские крестьяне были свободными, и кто не имел долгов, по окончании осенних работ мог уйти, куда глаза глядят. Но не так-то просто покинуть насиженное место, ухоженное поле и отправляться в неведомый край. А что ещё найдёшь там? Потому-то и держались мужики за всякого мало-мальски справедливого господина.
Вблизи деревни всадники увидели на дороге подводу и двух мужиков. В снежных сумерках те издалека узнали господ, соскочили с розвальней, сдёрнув шапки, стали на колени. Фрол с коня заглянул в широкий ивовый пестерь, почти до краёв наполненный мороженой рыбой, обратился к старшему:
– Эге, Стреха, да и ты нынче - с уловом.
– Как же без улова, батюшка, по перволедью-то?
– зачастил старичок, морщась круглым дублёным лицом и дрожа белой бородой.
– Вершами ловил?
– И вершами, батюшка, и тенетом. Гуляет рыбка по перволедью-то, сама во всяку щелку лезет, особливо как в верши калинки сыпнёшь да сухариков для искуса.
– Знамо, ты - изрядный рыбалка. Да не забудь о повершной третине.
– Што ты, батюшка, когда мы о том забывали? Рыбка - не сеяна, она - Божья, а Бог велит на троих делить. Всякий боярин
на реке третник, кто ж того не знает?– Встаньте, мужики, чего коленки зря морозите?
– сказал Тупик. Старик снова начал кланяться:
– Уж не погребуй, батюшка родимый, зайди в избёнку погреться - гостем дорогим будешь. Тесно, а чисто живём, по-христиански. Старуха нам запечёт карасиков в сметане, и медок сыщется, и пиво уж созрело - добрый нынче ячмень уродился. Не погребуй, батюшка.
Тупик оборотился, отыскал за полем, на краю бора, огонь костра и глянул на старосту.
– Василь Ондреич, окажи честь. Стреха - мужик справный. И на Дон ходил, правда, в товарах, и сын с ним в охране.
– Так и быть, заедем.
Мужики вскочили в сани, молодой стегнул кнутом косматую лошадку, и она пошла рысью. Удерживая скакуна рядом с санями, Тупик спросил:
– Звать-то как тебя по-христиански?
– Ерёмкой, батюшка, Еремеем, значитца, нарекли во крещении. А кличут кто Стрехой, кто Хижей - потому как долго с семейством маялся по лачугам. Да вот благодарение Фролу - помог домишко поставить, а нынче уж и в силу вошёл - сын большой, дочь в третьем годе отдал в хорошие руки, потому как не без приданого выходила. Да две уж невесты, тож сундуки готовы. Беда лишь - мало теперь женихов в наших деревнях...
В растворённых воротах встретила девка в едва накинутой шубе, простоволосая. Рассмотрев вблизи конных, охнула и бросилась в сени. Мужики выскочили из саней, старший принял повод из рук боярина, повёл жеребца к коновязи и крикнул на ходу в открытые сени:
– Хозяйка, встречай гостей дорогих!
Вышла дородная старуха, поклонилась, приглашая в избу, но гости не спешили.
– Вы, хозяева, с угощеньем-то не колготитесь, - сказал Тупик.
– У нас тут недалече своё, охотничье, на кострах теперь шкварчит. И моему коню корма не давайте - срок не пришёл.
Тупик осмотрел двор с конюшней и хлевом для скота, откуда слышалось блеяние овец и похрюкивание борова, запасы дров и сена. Он ожидал увидеть обычное крестьянское жилище - полуземлянку-полуизбу, но дом был рубленый, от основания до крыши, понизу утеплённый высокой завалинкой. И что уж совсем умилило Тупика, - из глиняной трубы над двухскатной жердяной крышей вился дымок. Топился дом по-белому, в крестьянском быту такое считалось почти роскошью. По здешним землям уже лет пятьдесят не гуляла Орда, но всё же не каждый мужик имел такой дом. Как живут в окраинных уделах, Тупику не с чужих слов известно. Мало пожогов Орды, так сами себя изводят. Идут новгородцы на тверичан или тверичане на новгородцев - рушат не хуже Орды. То же бывает, когда москвитяне с рязанцами и литовцами счёты сводят. А что ушкуйники творят, набегая на города и деревни! Грабят и жгут подчистую, людей до единого побивают либо сводят на продажу басурманам. Иной раз почище разбойников промышляют над мужиком и вотчинники, особенно из бояр и князей чужедальних, пришедших в Москву от опалы своих государей. Получит такой в кормление волости - и ну обирать крестьян в две руки! Пусть хоть все разбегутся, по миру пойдут, а ему лишь бы мошну потуже набить да и смыться восвояси, как только пройдёт опала. Зачем государь берёт таких на службу, зачем кормит? Раз изменивший и другой раз предаст, раз укравший и другой раз сворует. Но у князей и великих бояр - свои счёты, свои отношения. Пришлый боярин-грабитель - ладно, доморощенный - хуже. Приметит иной хозяин или его тиун, что мужик зажил справнее - тут же алчностью распаляется: а как бы с того мужика лишку содрать против прежнего оклада? И дерёт, пока не пригнёт к земле. Работящий смерд и развернулся бы во всю силушку, да боится поднять голову, показать достаток, червяком копошится в курной избёнке, пашет на кляче - лишь бы кое-как себя прокормить да подати исправить.
Что уж совсем скверно - боязнь мужика надорваться задаром приучает его к лени и злобе против всякого, кто мало-мальски сумел подняться. Если у соседа дом просторнее, конь справнее, поле родит лучше - ведь и спалить могут от зависти. В отроках, когда ездил по волостям с княжескими судьями, случалось Тупику взыскивать и за такие дела. Да взять хоть случай со здешним Плеханом, что отнял у соседа жеребёнка...
Посмотришь вокруг, задумаешься - будто злобный демон следит за жизнью русского мужика. Только-только вздохнёт он посвободнее, по-человечески начнёт устраиваться - так либо войной попалит, либо дураком разорит.