Поле Куликово

Ох , как нужно единство Руси - закрыть дорогу врагам в свои пределы, пристр у нить грабё жников и крамольников. Да временщиков б ы повыкорчевать с Р усской зе мли - и пришлых, и доморощенных...

Тупика от мыслей отвлекла та же девица. Она появилась на крылечке с глиняной корчагой, в новой синей телогрее, завязанной спереди алыми шнурками, по-прежнему простоволосая. Длинная коса уложена короной. Глянув на молодого охотника, прошла к погребу, что посреди двора, и откинула творило.

– Не упади, красавица, там зорька не светит.

– А я - сама себе зорька, - отозвалась девушка.
– Подал бы корчагу.

– Чево мелешь, окаянная, с кем говоришь!
– вскинулся Стреха.
– Прости, батюшка, сладу нет с имя, кобылицами. И куды бы скорее сосватать?

Тупик засмеялся, взял корчагу, оставленную возле творила, наклонился над зёвом погреба, увидел в темноте озорно блеснувшие глаза, потом услышал, как она накладывает в корчагу то ли мочёные яблоки, то ли огурцы.

– Кабы не женился, сам бы посватался к твоей дочке.

– Шутник - ты, батюшка. Где это видано, штобы бояре на деревенских девках женились?

– Все мы, отец, бояре, кто на коне да с копьём. Мой дед ратаем был, как ты, отец ходил простым кметом в княжеском полку, я вот до сотского дослужился. Как бы воеводой не стать. А жёнку себе подобрал я на дороге, сироту.

Мужик таращился на господина - не верил.

– Дак я што? Я говорю: рази нашим-то сравниться с белолицыми боярышнями?

– На земле, отец, и вся красота - от земли. Дай-ка деревенской девке малую холю да наряди получше - она и царевну затмит. Ты, небось, любишь сказки? Пошто, думаешь, в них все Иваны-дураки на царевнах женятся, а вот добрые молодцы - на обиженных сиротах?

Сдвинув шапку, крестьянин чесал затылок, словно бы с удивлением посмотрел на дочь, когда она с наполненной корчагой, потупясь, прошла в сени. Даже в сумерках было заметно, как алели её щёки. "Долгонько наполняла корчагу-то", - улыбнувшись, подумал Тупик.

В избе скинули шапки и кафтаны, сразу почувствовали, как дышит теплом от каменной печи. Перекрестились на образ Богоматери в красном углу и прошли за накрытый льняной скатертью стол. В передней, гостевой, половине избы горело несколько свечей, зажжённых по случаю важного гостя, свет их лоснился на бревенчатых стенах, прикопчёных дымом лучины. Не было в избе ни кур, ни ягнят, ни телка с поросятами - и, правда, чисто живут. С приходом гостей за перегородкой затихло постукивание прялки. Из сумерек на полатях смотрели детские глаза.

– Внуки?
– спросил Тупик.

– Внуки, батюшка. У меня один сын да три девки, а у сына - уж трое парнишек. Да у старшей летом второй народился. Одни мужики пошли - не иначе к большой войне.

Тупик промолчал, Фрол заметил:

– Самую большую войну, почитай, пережили.

Колдовавшая в бабьем куте хозяйка перекрестилась, потом позвала:

– Марфа, пособи-ка мне.

Из-за дерюжки вышла чернобровая, полная молодуха, поклонилась гостям. На столе появились в глиняных чашках нарезанный хлеб, мочёные яблоки, пироги, да два тёмных пузатых кувшина. В середину стола хозяйка водрузила сковороду жаренных в сметане карасей.

– Угощайтесь, гости дорогие. Чем богаты...

Старик разлил в кружки белый мёд.

– А где же - молодой-то хозяин?
– спохватился Тупик.

– Не обессудь, батюшка, в овин я ево послал. Дела много, а мужицких рук две пары, всего засветло не успеваешь.

После мёда разговор пошёл живее. Боярин спросил, хватает ли в хозяйстве земли, тягла и скота. Старик не жаловался. Мужиков вот - только двое. Скот пасти, за огородом следить, полоть и жать есть кому - две бабы да две девки, и двое мальцов уже пособляют, а на мужицких работах трудно. Зять готов бы перебраться сюда от московской Раменки - тесно там на земле становится, - да куда тут ещё четверых пихать?

– и самим уж тесно.

– Тесно?
– вскинулся Фрол.
– Ты, Стреха, попривык к соломенным застрехам, што воробей, слава Богу - хоть заставили эту избу срубить. Лес кругом несчитаный, а ему - тесно! Вы вот што. Неча вам зиму-то бока на печи отлёживать - навозите-ка лесу на избу, а то и на две. Да ошкурите по оттепели. Зимой - самое рубить дерево, никакая гниль в нём не заведётся, век простоит. Весной, как отсеемся, соберу толоку - да в один день и поставим избу твому зятьку. Осенью пущай и въезжает.

– Согласны - мы, батюшка староста, - подала голос хозяйка.
– Еремей, ты чево сидишь, как сыч, - кланяйся господину.

– Пойдёшь с обозом в Москву - сговаривай зятя.
– Фрол покосился на боярина.
– А он не в княжеской ли отчине?

– Боярская там деревня, морозовская. Да не в кабале - он.

– Ой, ли?
– качнул головой Тупик.
– Знаю я Морозова Ивана Семёныча, он умеет брать смердов в крепкую крепость. Но ежели зятька твово не охолопили, при нужде и откупиться поможем. Трудами разочтётся... А мёд у тебя, хозяин, добрый. Налей нам ещё по кружке - да и пора отъезжать.

Разливая мёд, старик переводил взгляд со старосты на боярина, будто высматривал, хорошо ли гости подгуляли, потом заговорил:

– Зятя склоню, лесу заготовим, а как приедет - землицы б нам ишшо чуток?

– Эвон за рощей сколь уж годов земля пустует, - сказал Фрол, отхлёбывая мёд.
– Бери да паши.

– Легко сказать - паши. По той стародавней залежи мелоча поднялись - берёзка да осинка, а иде - ракита с ёлкой. Да и далёконько.

– Тебе поле на полатях надобно? Три мужика - силища. И корчевать мелоча - не вековые дубы.

– Оно - так, батюшка Фрол, да и на то времечко уйдёт. А исть, пить кажный день хочется. Потихоньку мы б и ту кулигу подняли. Но тут вот близёхонько за горушкой - березнячок вперемешку с черёмушкой да смородинкой. Болотце там ледащее, верховое, кочкарнику немного. Спустить воду, выжечь да раскорчевать - нам и вдвоём на год работы. А землица там - на хлеб мажь заместо масла. Засеять горохом, репой да капустой али другим овощем - на всю отчину нарастёт. Можно бы и под гречиху отвести - с кашей да с мёдом будем.

Фрол, теребя бороду, уставился на старика.

– С кашей ты будешь. А с этим будешь ли?
– Он ткнул в сковороду с жареными карасями.
– Хитёр - ты, Стреха, да не умён. Гребёшь рыбу возами и не подумал, отчего твоё озерко - такое бездонное: лови - не выловишь? Ручей-то в него бежит из того ледащего болотца, родники там живут невидимые. Погубишь березнячок - погубишь и родничок, ручей иссохнет, и рыбка сдохнет. В первую же зиму будет замор, а там и озеро кончится. Ему же ещё сто, а может, и тыщу лет кормить людей рыбой. Так ли говорю, Василь Ондреич?

– Так, - согласился Тупик.

– Я в Звонцах единой талины на берегу срубить не даю, потому в тальниках ключи заводятся, а без них озеру - смерть. Вашему брату ведь дозволь батожок сломить - всей рощи не станет. Лесу не жалко - его вон сколь пропадает вокруг, да знай, где рубить. Ты вот, Стреха, пошто дубраву-то с наветру извёл? Лень, што ли, за полверсты по дрова съездить? Небось, продувать стало зимой, топить надо чаще и по дрова бегать - тож. Ишь как он, Бог-то, ленивых наказывает.

– Да ить как оно вышло, батюшка? Зимой переметёт дорогу, и за полверсты не пробьёшься, особливо с возом дров. Вот и рубишь поближе...