Приключения сомнамбулы. Том 2

– У нас приказ, – виновато шевелил толстыми губами танкист, благодарно залезая грязными пальцами в початую пачку «Беломора» и косясь на развесёлых девах; повязав матрёшечные платочки, подбоченясь, они опоясали танк частушечным хороводом, устрашающе-бравый усатый майор в чёрном берете тут же разминал ноги, хмуро обозревал неуставную карусель и похрипывал в рацию. – Ждём приказа, ждём приказа, приём. На животе майора болтался коротенький автомат.

– Мало вас к стенке ставили, гадов, теперь не выкрутитесь, – цедил сквозь металлические зубы лысый плотный ветеран с орденскими колодками на поношенной груди, ухватив за лацканы народника с папироской, который на всякий случай опасливо замолчал; пытался высвободиться, пыхтел.

– Не связывайтесь с этим говнюком! – поймала народника за рукав дама в зеркалке, – палачи на пенсии истосковались по свежей крови, когда почуяли… упыри, упьются. Орденоносный ветеран с побелелыми от ярости рачьими глазками попятился.

– Долой!

– У них патроны кончились, – хихикнула, припомнив бородатый анекдотец, вертлявая раскрасневшаяся фоторепортёрша в голубой жилетке с бесчисленными кармашками и бесстрашно ослепила майора вспышкой.

– Сынки, я пирожков с капустой на Преображение напекла, горяченькие! – проталкивалась к танкистам с миской, накрытой платком, деревенского вида бабка.

Избавившийся от упыря-ветерана курильщик виновато зажал ноздрю, громко высморкался.

По крыше старого «Националя» расхаживали…

– Снайперы, снайперы! – зашептала дама, поводя зеркальными выпуклостями, и – отскочила; танк пукнул, жарко содрогаясь, задристал соляркой.

Фотокорка прицеливалась в обитателей крыши.

– Последний кадр свободы?! А завтра – шоры, кляп в рот…

– У снайперов патроны кончились, – развивала анекдот фотокорка, – а кляп…

– Х… им в жопу, цензорам…

– Расхрабрился, молокосос! В бараний рог согнут…

– Никакие это не снайперы, смотрите, там Вилен Фефилович, узник совести, мы с ним вместе десятку в Мордовии отмотали, потом в Пермской зоне голодовку держали! – хрипло демаскировался неприметный седоватый антисоветчик.

– Вот вам и перестройка. Всякая мразь воспрянет, а так надеялись, – с тихой плаксивостью, ничего не слыша, запричитала старушка, ища сочувствия Соснина. И вздохнула. – Теперь уже не распрямиться. И добавила. – Детей жалко.

– Х… им, пусть пососут! – грозил задиристым фальцетом баскетбольного роста мальчик, подкрепляя угрозу похабным жестом.

Снайперы-узники опасливо подошли к карнизу, на танки полетели листовки.

– Мы стали другими, мы больше не будем молчать, фашизм не пройдёт, – монотонно внушал микрофону, сжав поднятую ручку в кулачёк, бледный юноша в аккуратном синем костюме-тройке, при галстуке.

– Ешьте, горяченькие! На Преображение Господне испекла.

– Что, что всё-таки стряслось? – Соснин проталкивался в гомоне и треске моторов между тонувшими в выхлопах солярки танками и людьми, – осталась ли надежда на Ельцина? Если нет, то почему никого не хватают, по чёрным воронкам не рассовывают?

– Свихнулся?

– Но чего же они хотят? И армия…

– Спозаранку выболтали всё, что было на тощем уме, заткнулись.

– А потом?

– Потом – классический балет! С танцем маленьких лебедей.

– Нет, что потом будет?

– П….ц, п….ц будет коммунякам! – приседал на корточки и выставлял вперёд ногу в дырявой джинсовой штанине, радостно вопил волосатый прыщавый парень с гитарой. Вопил, вопил, по-юродски шлёпая себя по мокрому рту, – п….ц, п….ц! Словно обессиленный распиравшей его радостной вестью, которую отторгала недоверчивая, пуганая толпа, парень припадал к гусенице танка и бренчал, закусив губу, бренчал с дикой страстью, не боясь, что порвутся струны, и вопил, вопил. – П….ц, п….ц! И – счастливо взвизгивал. Волосатые его приятели-почитатели уже бесшабашно разливали по пластмассовым стопкам водку; к оптимистичной молодёжи потянулся старенький заморыш-пьянчужка со шляпою на затылке.

Девахи ай-лю-ли опять пошли хороводом.

Майорская рация хрипела, щелкала; затем матюгнулась.

Мотор отрыгивал зловонные клубы дыма.

Кренились над карнизом алебастровые мастеровой с молотком, колхозница с серпом и снопом колосьев.

– Алло? Редакция? – буднично осведомился увешанный космической техникой курносый веснущатый коротышка в красно-белой спортивной куртке, – записывайте…

Из окон гостиницы «Москва» вылетали листовки.

– По самым последним сведениям, полученным из компетентных источников, – диктовал коротышка, – Ельцин прибыл в Белый Дом, который, судя по обстановке, станет укреплённым центром организованного сопротивления путчистам.

– Сопротивление из Вашингтона? – непроизвольно спросил Соснин.

– Не с луны, с Марса свалился! – фыркнула очкастая дама.

– Мэр Собчак обманул засаду и сумел вылететь в… – листал блок-нот коротышка.

Листовки полетели и из окон обоих «Националей».

– Армия неоднородна, не буду называть фамилию полковника, героя Афганистана, который выразил готовность со взводом автоматчиков освободить форосского узника. Наш источник в окружении Ельцина подтвердил также, что генерал Лебедь, – коротышка повертел сферическую антенну, глянул в блок-нот, – генерал Лебедь…

– Кто в Форосе сидит? Кто такой Ельцин?

– С вами не соскучишься! – дама повертела у виска пальцем, обиженно отошла.

– Все к Белому Дому! Защитим свободу! Фашизм не пройдёт! – долдонил в микрофон бледный юноша в синем костюмчике, подняв над головой сжатую в кулак руку, – сегодня исторический день, сегодня мы сбросим коммунистический гнёт… толпа превратится в народ… Ельцин! Ельцин! Долой…

– Долой!

– Долой! Долой! Все – к Белому Дому! Все как один! Защитим свободу!

– Долой! Долой! Долой!

Толпа редела, оголялись грязно-зелёные бока танков.

Свобода в поднебесье устало помахивала древком, трёхцветное полотнище обвисало, подхваченное ветром, взвивалось.

Телеоператор, упираясь грудью в хлипкие перильца площадки, снимал круговыми обводами камеры тревожные колыханья людского моря, валящийся на головы символический алебастр.

Оседали клочья едкого голубоватого дыма.

Листовки, кружась, снижались.

в антураже преображения

Интуитивно снова отскочил от стены.

Услышал пальбу – тут, там с шорохом взмывали ракеты – изумрудно-зелёные, малиновые, жёлтые. Описав победные дуги, гасли.

Осела со звоном стёкол блочная стена, чуть дальше, за двумя могучими дубами, грохнулась крупнопанельная башня. Недавно о таком и помыслить было бы страшно, на остаточную прочность домов-угроз молились в ответственных кабинетах, а тут – дома, внешне вполне устойчивые, падали один за другим! Из падавших домов, за какой-то миг до их обрушения, выбегали, радостно крича и смеясь, чудесно спасшиеся жильцы. Многие, рискуя, успевали даже вытащить кое-какую мебель, телевизоры, весело расставляли в руинах стулья, накрывали столы… кто-то пел…