Привет, заяц

— Мгм… — задумчиво произнёс врач, долго изучая Витькину карточку. — Сердце сейчас как у тебя?

Витька довольно ответил:

— Как ремень.

— Не жалуешься?

— Не жалуюсь.

Доктор кивнул и принялся что-то долго записывать, а Витька стоял, поглядывал на меня, играл глазами, и было ему так весело, не то что мне. Потом и до меня очередь дошла, врач расспрашивал про мои обмороки, всё уточнял про мой диагноз, были ли у меня головные боли, какое было давление?

Он спустил на нос очки, прищурился, посмотрел внимательно на мои руки и спросил меня:

— А что трясёмся, кого боимся?

Я обречённо вздохнул и ответил:

— Это эссенциальный тремор. У меня там в карточке про это написано.

А врач махнул рукой, уткнулся в свою тетрадку и пробубнил:

— Это не тремор, это так, ручки дрожат. У меня так же, когда не поем. Вон, гляди-ка.

Выставил вперёд руку и показал мне, как совсем едва ли заметно она у него задрожала, совсем-совсем не так, как у меня, едва ли вообще можно было что-то разглядеть.

— Сахарок надо с собой носить или конфетку, — добавил он.

— Нет у меня диабета.

— Это хорошо. С диабетом потому что не берём.

А потом опять махнул рукой и сказал:

— Ай, всё равно «Д» тебе дадут. Ближе к осени билет заберёшь, пока поступай, учись.

— Я в школе ещё.

— Вот и учись, говорю же.

А что там было у Вити? А насчёт него врач промолчал, никакую бумажку не дал, про категорию ничего не сказал. И что же это значило, неужто собирались его отправить служить? Да нет же, куда там, у него же сердце, в нём три «гвоздя» после операции стоят, какая там армия? Конечно, сомнений в том, что он бы с этой службой справился и что она ему очень бы понравилась, особенно после семи лет в кадетской школе, у меня никаких не было. Но это бы испортило все наши планы на ближайшее будущее, нашу с ним совместную беззаботную жизнь.

— Да никто меня не заберёт, ты чего, Тёмыч, — он сказал мне сквозь смех, когда мы после медосмотра стояли с ним во дворе военкомата.

Он сделал очередную затяжку и добавил:

— Ну хоть тебя теперь с этим военкоматом не будут мурыжить. Ты же служить не собирался?

Я посмотрел на него так, будто спрашивал, мол, ты чего, серьёзно? Я и служить? Да от меня же там и мокрого места не останется.

А он потрепал меня по голове и сказал:

— Ладно, не переживай. Сейчас про учёбу надо думать. Я уже все документы собрал, в июне-июле начну по приёмным комиссиям бегать.

— Хочешь, я с тобой похожу? — я робко спросил его.

Он просмеялся:

— Ходи, чего уж. Веселей будет. А сам после одиннадцатого класса чего решил? Не в Стэнфорд свой, надеюсь?

Я с какой-то обидой посмотрел на него и разнылся:

— Да чего ты всё со своим Стэнфордом? Тут я буду поступать, в Верхнекамске. Сказал ведь тебе уже. Уеду я от тебя, ага, ещё чего. Я бы и не смог…

Он молча кивнул, довольно и одобрительно заулыбался, продолжая выдыхать серые клубы, а я всё ждал от него ответа, в итоге не дождался и сам спросил:

— А ты бы смог?

— Чего?

— Уехать куда-нибудь? Учиться или жить. Далеко. Без меня.

У Витьки с лица тут же исчезла улыбка, он опасливо оглянулся, а я вдруг понял, что не в том месте завёл такие уж чересчур откровенные разговоры.

— Не смог бы.

И этот его ответ меня так успокоил, развеял малейшие сомнения, которые поселились в моей дурной голове, я ведь знал, что он не сможет меня бросить, не сможет куда-то далеко уехать, оставить меня одного. И я не смогу. Оба не сможем. Иначе всё то, что мы с таким трепетом взрастили за эти месяцы, проведённые вместе, можно было оставлять увядать на морозе пустынного одиночества.

Мы с ним шли домой, и я так аккуратно, между делом, спросил его под шелест берёзовых листочков над головой:

— Хочешь, ко мне сегодня зайдём? Я новую игру на сегу недавно нашёл на рынке. Можем даже заночевать, дед на рыбалку до послезавтра уехал, а бабушке скажу, что… не знаю, скажу, что просто с тобой решили до ночи помонтировать или в компьютер поиграть.

Он тяжело вздохнул и тихо сказал мне:

— Не могу, Тём. Мама. Ладно?

— Ладно.

— А что за игра хоть? Интересная?

— Стритс оф рэйдж-3.

Витька так мечтательно протянул:

— Блин. Там ещё, помню, такая кнопка дурацкая, один раз нажмёшь случайно, и суперудар истратится.

Я кивнул и заулыбался:

— Да. Тоже всё время меня бесило.

— В другой раз обязательно поиграем, ладно? Без меня не играй. Слышишь?

— Слышу.

Я посреди ночи проснулся в своей комнате, протёр сонные глаза и зашагал по холодному линолеуму на кухню попить воды. И ночь была такая спокойная и умиротворяющая, я стоял в полумраке нашей кухни, делал неспешные глотки из графина, а сам слушал тихий берёзовый шелест за окном, упивался этим далёким лаем собак и лёгким ночным бризом. Поставил графин на стол, выглянул в окно, сквозь москитную сетку посмотрел на эти розовые огни серых фонарных столбов, что робко выглядывали из-за спящих пышных деревьев, вдохнул полной грудью освежающую майскую прохладу, краешком уха зацепил жалобный комариный писк, так приятно съёжился и вспомнил, как же я скучал в том году в хвойных калифорнийских лесах по нашей родной верхнекамской ночи, по её бархатной тиши и бесконечной сердечной ласке. И было на душе так мирно и тепло, я вернулся в свою комнату, зарылся в пушистый плед и попытался себя усыпить сладкими мыслями о нашем с Витькой грядущем лете.