Привет, заяц

empty-line/>

— Сколько я спал?

— Часа два. Спи ещё, чего ты вскочил?

И мне его вдруг стало так жалко, я слез с него и повернулся к стенке, пусть хоть отдохнёт от меня, сходит на кухню, в туалет, телевизор посмотрит, да всё, что угодно, лишь бы только не приковывать его опять к постели. Так я и уснул второй раз, ощущая на спине лёгкое прикосновение его пальцев, которыми он ласкал меня, нежно гладил, будто пытался убаюкать.

А когда снова проснулся, то почувствовал, что его не было рядом, прислушался и понял, что они с моей мамой болтали на кухне, пили чай, звенели ложками, сидели и что-то так радостно обсуждали, смеялись, но ничего разобрать я так и не смог. В воздухе витал аромат его сигарет, но только я знал, что на балкон он не выходил, всё бегал на улицу, курил у детской площадки, а потом поднимался обратно, не хотел лишний раз меня студить.

— Ты чего не спишь опять? — шёпотом сказал он, когда появился во мраке моей комнаты.

— Не хочу. С мамой чай пил?

— Да.

Он снова лёг со мной рядом, накрыл меня одеялом и сказал:

— Спи, Тём. Завтра будем болтать. У тебя температура совсем не спадает.

Надоело мне слышать, как они с мамой за меня тревожились, бегали вокруг меня, тряслись, я помолчал, будто проигнорировав его слова о надобности сна, и вдруг спросил:

— Вить, а тебя родители ругать не будут? Ну, что ты не дома ночуешь эти дни?

А потом понял, что этот мой вопрос прозвучал, словно намёк, мол, не мешало бы тебе, дружочек, пойти домой и оставить меня здесь одного.

Но я осознал смысл сказанного слишком поздно, когда он уже отвечал мне:

— Да отцу сейчас не до этого. Он за мамой ухаживает целыми днями. Куда им там до меня?

Я хоть и знал, что Витина мама болела, не совсем тогда сообразил, почему же его отец за ней ухаживал, вроде как последний раз он мне говорил, что она была вполне себе самостоятельной. И снова я задал ему дурацкий, не обдуманный хорошенько вопрос.

— А что с ней?

Витька раздражённо так выдохнул, но раздражался будто не на меня, а просто не хотел об этом говорить, думать и вспоминать.

— Месяц уже как лежит, — сказал он. — Не ходит совсем.

И после этих слов я пожелал себе только одного: отрезать к чёртовой матери свой поганый язык и скормить его дворовым собакам, лишь бы только им больше никого не ранить, а уж тем более его. Я тогда заметил, как слегка задрожали его скулы, как остекленели его глаза в полумраке света уличных фонарей, пробивавшегося сквозь занавески, как задёргался его кадык каждый раз, когда он сглатывал слюну. И я не смел его больше ни о чём спрашивать, и так наговорил лишнего, молча лежал рядом, хрипло дышал, эгоистично пытался обогреть себя его теплом, робко к нему жался, словно извиняясь за свой длинный язык.

Он заулыбался, смотрел в потолок и так мечтательно зашептал:

— Я когда в больнице лежал, как раз июль был, вышел «Гарри Поттер и Орден Феникса». У меня окно палаты выходило прямо на торговый центр, там афиша такая здоровенная висела. Я всё маму с Танькой просил сходить со мной посмотреть, а врачи не отпускали. Операция всё-таки, я же, типа, болею.

Я тихо спросил его:

— И как? Потом сходил, посмотрел?

— Посмотрел, да. Когда уже выписался. Первый мой фильм про Гарри Поттера, который посмотрел в кинотеатре. До этого всё кассеты задрачивал, которые мама с рынка приносила. У меня даже экранная версия «Кубка Огня» была.

— Погоди, на кассетах тоже экранные версии записывали? Я никогда не видел, думал, они потом уже позже появились, на DVD.

Он засмеялся:

— Ещё как записывали. Не видно ни черта, звук, как из толчка, а я всё равно смотрел. Потом уже лицензионную версию нашёл и так обалдел, будто первый раз фильм увидел.

Витька повернулся ко мне лицом, погладил меня вокруг уха и тихонечко спросил:

— И что, тебе прям мама уколы ставит?

— Да.

— Мне никогда в жизни уколы не делали. Прививки только. А без них что, тебе прям так плохо будет?

— Да не будет. Просто мама так вот всю жизнь вокруг меня бегает со своей медицинской заботой. Что я с ней, драться, что ли, буду?

Он аккуратно схватил мою холодную дрожащую ладонь, нежно погладил своими сухими тёплыми пальцами, всё разглядывал её и тихо спросил:

— Тём, только не обижайся. Ладно?

— Что такое?

— Я тебя всё время спросить хотел. А это как называется?

И он чуть сильнее сжал мою руку, будто так мне без лишних слов намекал, о чём же он спрашивал.

Я прохрипел ему:

— Эссенциальный тремор малых конечностей.

— Блин, как страшно звучит. А это… не опасно?

— Нет.

— Хорошо. Ты только это… Если вдруг что, не молчи, ладно?

— Ты это о чём?

— Да ну мало ли. Будешь ещё стесняться.

Я заулыбался и ответил: