Привет, заяц

— Сколько?

— Тыща двести, бери. Хороший, импортный.

— За девятьсот давай?

— Ну нет, ты что, импортный же.

Потом пожимал плечами и улепётывал. Я в этих ножах даже и не разбирался, так бы, может, что-то бы ему посоветовал, помог бы как-то с выбором.

Мой взгляд приковывали потёртые фишки с покемонами, коллекции старых игрушек из Макдональдса. Кошка-робот с рыбкой. Помашешь ей перед лицом этой рыбкой, а она замяучит. Была у меня такая в детстве. Только эта валялась на холоде, чуть ли не на земле, и уже не мяукала давно, сколько ты ни меняй ей батарейки.

Фигурки из Мадагаскара, из Лило и Стича. Детские воспоминания приятно пожирали сознание. Хотелось скупить всё это барахло и притащить домой, поставить к своей коллекции, да как-то стыдно было и перед Витькой, и перед бабушкой с дедом. В восемнадцать-то лет такой ерундой заниматься. Как дед говорил: «по девкам уже надо бегать, а не игрушки собирать».

Я петлял за ним по этим скользким блошиным тропинкам, обтирался о случайных прохожих, держал руки в карманах и пытался немного согреться. А сам всё думал, как же так он осмелился во всём сознаться своим друзьям? Тем самым его дружкам, с которыми они ржали, как кони у нас во дворе. Неужто они с пониманием ко всему относились? Это ведь так всё в диковинку в наших краях.

— Тут дело в уважении, — Витька объяснил мне. — Я их уважаю. Они меня тоже. Всю жизнь так. И там уже неважно, какой я. Такой или сякой, жёлтый, зелёный. Чего бы ни натворил, они за меня горой. И я за них.

— И что, никогда не дразнили даже?

— Не дразнили.

— А про меня мама только знает, — сказал я. — Я ей сам признался.

— Ничего себе. И как она?

— Да никак. Нормально. Переживала поначалу. А потом…

Он чуть призадумался, повертел в руках блестящий ножик из нержавейки и словился взглядом с торгашом на разложенной табуретке. Тот ему показал пять пальцев. Витька поморщился и положил ножик на место, пошёл дальше, а я за ним следом.

— Бывало иногда, конечно, скажут, типа, а чего там у тебя, Витёк, как дела на личном фронте? Когда познакомишь?

Он заулыбался, посмотрел на меня и подмигнул.

Я его спросил:

— А ты что?

— Ничего. Знакомить-то не с кем.

Я всё смотрел по сторонам и переживал, как бы кто случайно нашу с ним беседу не расслышал во всех деталях. Достал десятирублёвую монету, кинул продавцу, а сам взял охапку старых фишек с персонажами Ледникового периода, которые давным-давно находил в пачках Читоса. Приложил их к носу и понюхал в надежде уловить знакомый с детства пластиковый аромат.

Ничего, с годами всё выветрилось.

И картинки стёрлись. Уже и не ясно, то ли это крысиная белка, то ли Сид. Витька взял у меня пару фишек, повертел их в руках, поразглядывал картинки. Сам, видно, вспоминал, как играл ими во дворе лет восемь назад, а то и больше.

— А ты им сам рассказал? — я спросил его.

— Про что?

— Ну, про вот это вот всё?

— Сам. Пятнадцать лет тогда было. Чего толку скрываться? Друзья же. Везде со мной таскаются. Одним воздухом дышим. Сами всё поймут. А так хоть честно всё и с уважением.

— Здорово, конечно. Трудно просто во всё это поверить. Мне бы таких друзей. Никто больше не знает? Только Стас с Олегом?

Витька обиженно отвернулся и еле слышно сказал:

— Родители ещё знают.

— И всё?

— И всё.

— А как так произошло, Вить? — я осторожно поинтересовался у него.

Он тяжело вздохнул:

— Тебе правда так интересно?

— Да, а что?

— Трудно просто про это всё рассказывать. Ладно, чего уж… У меня тогда день рождения был. Семнадцать лет. Мне купили планшет, ну, чтобы сериалы там всякие смотреть, фильмы. А свой старый ноутбук я Таньке захотел отдать. Танька – это старшая сестра моя. На десять лет меня старше.

— Ничего себе, — я чуть присвистнул. — Погоди, если тебе сейчас… а она на десять лет… Маме-то вашей сколько?

— Шестьдесят один.

— Ничего себе.

— Да, да, поздний ребёнок, чего уж теперь, — Витька чуть посмеялся и достал из кармана сигарету. — Короче, отдал я ноутбук Таньке. Она там в нём лазила, лазила, нашла мои старые переписки всякие… Ну, ты понимаешь. Может, и с тобой переписку тоже видела, кто его знает. И всё, слово за слово. Скандал, слёзы, срачки-ругачки.

— А сейчас у вас всё утихло? — спросил я.

— Ну как сказать… — Витька пожал плечами. — И да, и нет. Иногда вспоминают всё это дело, по настроению, знаешь.

— Слушай, Вить, а это…

Он вдруг остановился и сурово посмотрел на меня.

— Чего?

— А планшет хоть хороший оказался?

— Нормальный, — он мне ответил и улыбнулся. — Пойдёт.

Мы с ним подошли к палатке с фашистскими значками и нацистскими шевронами. Даже бюст Гитлера увидели. А свастика вся залеплена изолентой, ты продавай, продавай, но идеологию не пропагандируй. И народу вокруг столько собралось, всё смотрели-высматривали немецкие штандарты прошлого века, через лупу разглядывали текстуру металлических черепов с костями.

— Это реплика, поэтому восемьсот, — пояснил продавец.