Привет, заяц

— С первого класса освобождение. По здоровью.

Ничего не ответил, молча кивнул, словно всё понял. Не стал меня дальше расспрашивать.

Жуть как захотелось на него наброситься, заорать по-дурацки и утопить в этом белом море. Чтоб больше не умничал мне в ответ. Страшно только, он же больше, сильнее. Накинусь – так сам меня повалит и ещё глубже в снегу зароет.

Широкая спина. Медленное ровное дыхание. А рядом сосна, а на сосне каракули какие-то. Я захрустел снегом и подошёл к дереву поближе, чуть в сугроб не свалился. Весь ствол был беспощадно обсыпан всякими «Лёша любит Машу» и «здесь был такой-то, такой-то». Некоторые надписи так высоко, непонятно, как туда вообще кто-то вскарабкаться смог.

Дрожащей рукой в толстой перчатке я смахнул лёгкий белый налёт с дерева. Аккуратно вырезанное топорными острыми линиями сердечко. А внутри совсем ничего не было, видно дописать не успели. Сзади послышался снежный хруст, Витька ко мне подошёл. Стоял за спиной, разглядывал сосну, а мимо меня проплывали и растворялись в воздухе клубы пара от его морозного дыхания. Снова за спиной раздался хруст, смотрю, а он полез в рюкзак, достал оттуда малюсенький чёрный ножик, который купил тогда на блошином рынке. Он подбежал к дереву, сверкнул лезвием и впился кинжалом в сухую промёрзшую кору, стал аккуратно что-то царапать и заботливо сдувать со ствола древесную стружку. Ещё рисунок свой не закончил, начертил всего пару линий, а я уже улыбался от уха до уха, знал ведь, что именно он там пытался изобразить.

Он последний раз громко подул на свежевыцарапанные каракули и шагнул в сторонку.

В + А.

Он довольно посмотрел на меня, аккуратно сложил ножик во внутренний карман своей камуфляжной куртки, важно скрестил на груди руки и стал любоваться надписью в самом сердечке.

— И как? — спросил Витька. — Нравится, что ли?

— Да, красиво, но… — я хитро заулыбался.

— Чего? Чего но? Чего тебе не нравится?

— Не понимаю только, что за Виктория и Антон. Ты для кого это нацарапал? Я ведь их даже не знаю.

— Чего? — он поскрёб пальцами по своему рисунку. — Какие ещё Виктория и Антон? Ты…

Я не сдержался, засмеялся как дурак на весь лес и ударил его в плечо.

— Шучу я, шучу, — сказал я. — Красиво, молодец.

Позади что-то громко треснуло, лес в секунду загромыхал звонким древесным стуком. Я обернулся и испуганно замер. От улыбки и смеха следа не осталось, сердце застучало, как бешеное.

— Вить? — я прошептал. — Чего это, а?

— Тихо! — он ответил мне шёпотом и положил руку мне на плечо. — Там вон, видишь?

— Где? Чего вижу? Куда смотреть?

— Вон там вон. Сидит. Видишь, нет?

— Да кто сидит, Вить, ну?

И резко как заорёт на весь лес:

— Мосол!

Схватил меня за плечи и стал натрясывать, мир вокруг завертелся, сердце давно уже будто и не билось. Умерло.

— Витя, блин! — крикнул я и тяжело задышал. — Чуть не убил ведь меня, а!

Он смеялся, ржал надо мной, хохотал. За живот хватался, весь красный, на месте стоять не мог, скрючился весь.

— Ой, не могу, — сказал Витька и вытер слезу с правого глаза. — Весело с тобой будет, Тёмыч, ой, весело. Пошли давай.

***

Уютный частный сектор в районе Проспекта Победы. Рядом Кимжи.

Добрались, наконец.

Разноцветные пёстрые крыши, ароматный дымок из печей. Пышные ковры заснеженных просёлочных дорожек загадочно петляли в одноэтажных кварталах. Давно я не бывал в деревне, так соскучился по этим пушистым белым крышам аккуратных домиков, истосковался по уродливым ржавым червякам газовых труб, что арками проносились у меня над головой в этом посёлочном урбанистическом раю. Давно не видел нелепых сугробов вперемешку с тёмно-коричневыми комьями из месива снега и песка, не проходил под сводами бетонных фонарных столбов, которые мы в детстве называли «чёртовы ворота», не слышал этот по-странному уютный бессмысленный лай собак вдали.

— Я в детстве хотел в частном секторе жить, — я сказал Витьке.

— Это как это так? Ты уже нас городской мальчик.

— Да мы с бабушкой к её подруге всё время ходили, к тёте Любе. А она жила в частном секторе, там у неё и дом свой, и банька. Кругом куры, козы, деревенская жизнь вовсю. А всё равно вроде бы в городе, если надо и в кино можно съездить, и в торговый центр.

Каких домов только не было. У кого из дерева, у кого из кирпича, кто побогаче, кто победнее. И у всех гаражные ворота железные – у кого красные, у кого ядовито-зелёные. Заканчивалась одна секция красивого узорчатого забора из белого кирпича и начиналась другая, совсем в ином стиле, железная, неровная и такая неряшливая, потом и она заканчивалась и уступала дорогу новым, ещё более страшным и кривым зигзагам ограждений, которые будто соревновались между собой в уродстве и нелепости.

Мы с ним дошли до аккуратного трёхэтажного дома из бежевого и красного кирпича, утыканного кондиционерами и спутниковыми тарелками. Витька встал у подъезда, поставил рюкзак на скамейку и закурил.

Вечерело уже.

Небо раскрасилось алыми закатными красками, распушило пёрышки тяжёлых серых облаков и нежно касалось линии горизонта где-то вдали в дыму растопленных бань. Ветер носился по снежной пустыне среди деревянных одноэтажных барханов, мрачно свистел и обсыпал моё лицо белым холодным песком. Я поморщился и вопросительно глянул на Витьку.

— Пойдём, что ли? — я спросил его.

— Пошли.

Он не стал докуривать сигарету, видел, что я уже весь задубел. Выкинул её в мусорку и первым меня впустил в тепло своего подъезда.

***

Дверь за спиной захлопнулась. Тусклая одинокая квартира.

Я разулся. Витька утащил нашу с ним мокрющую насквозь обувь сушиться на батарею в ванной и велел мне раздеваться и ставить чайник на кухне. Я застыл в коридоре как вкопанный, утонул в пустынном уюте, в нежном свете одинокого светильника, стал разглядывать свою красную от мороза морду в грустном унылом зеркале на стене. Пошлёпал пальцами в мокрых носках по ровному белому линолеуму и съёжился от неприятного холодного ощущения в ногах.

— Ты чего залип? — послышался голос из ванной. — Иди, говорю, на кухню, чайник ставь.

Я влетел в кухню, налил воды в старый ржавый чайник и поставил его на плиту.

— И штаны снимай, пусть посушатся, — крикнул Витька.

Он дал мне какие-то свои старые домашние трико, я в них весь утонул, он ведь выше, пришлось их до пупка натянуть и подвернуть разок.

<