Призраки Пянджа

Тот уже наблюдал за нами, но всё равно отозвался:

— А!

— Стрелять сможешь? Левой сможешь?

Алим нахмурился. Отнял винтовку от груди. Я заметил, как на его угловатом, квадратном лице заиграли желваки.

— Если надо — смогу, — сказал Канджиев решительно.

* * *

Зубаир залёг между камней. Устроил тут же свою винтовку «Мосина», снабжённую советским прицелом ПУ. Смахнул какую-то мошку, усевшуюся на грязноватую ткань, которой снайпер обернул длинный ствол винтовки. Потом тихо шепнул таскавшемуся рядом с ним пастуху Джамилю:

— Патроны.

Юноша дёрнулся, словно от удара, но не проронил ни звука. Его пальцы судорожно сжали матерчатую сумку, будто в ней лежало нечто большее, чем просто патроны. Он вытащил несколько патронов, пригнулся ниже и протянул их снайперу — небрежно, с каким-то странным озлоблением, как будто хотел швырнуть, но не посмел.

— Ты ненавидишь шурави сильнее, чем боишься меня. Это хорошо, — тихим, шипящим голосом проговорил снайпер.

Джамиль не ответил. Только стиснул зубы, и в его тёмных глазах мелькнуло что-то звериное — не страх, не покорность, а та самая старая, глухая ярость, из-за которой он и покорился этому чужаку. Из-за которой так легко согласился вести его в горы.

Молчун медленно и по привычке аккуратно отвёл затвор оружия. Пусть эта винтовка мало что для него значила, и использовал он её только для конспирации, чтобы походить на местного охотника, снайпер всё равно относился к ней бережно. Он привык с уважением обходиться с любым оружием, что оказывалось у него в руках.

Зубаир медленно сунул патроны в карман, достал единственный и вложил его в окно ствольной коробки.

Не успел он дослать патрон, как увидел за камнями, на той стороне пропасти, странное капашение пограничников. Что-то показалось из-за того валуна, где скрывался от него Марджара.

Марджара — радист в отряде Тарика Хана — никогда не нравился Зубаиру. Пусть и был он отличным профессионалом в технике, но Молчун считал его откровенно слабым бойцом. Слабым звеном в их цепи.

А рвётся всегда там, где слабо.

Так вышло и в этот раз, когда Марджара попался шурави. Теперь Молчуну пришлось, как это бывало много раз до этого, «прибираться» за радистом. Вот только «мусором» теперь был сам Марджара.

Зубаир знал — Марджара хитер. Он не станет терпеть пыток в плену. Не станет упираться и выдаст сразу всё, чтобы обезопасить себя. И тем не менее, Зубаир понимал, почему Тарик Хан взял его с собой. Слишком талантлив был этот Марджара в своём деле. Талантлив настолько, что майор согласился идти на риск.

Доля секунды потребовалась Молчуну, чтобы даже с такого расстояния распознать выглянувшую из-за камня, ссутулившуюся спину Марджары. Распознать его неверное, неловкое движение, который тот совершил, должно быть, потому, что за укрытием появился третий человек — пограничник, взявшийся не пойми откуда. Упускать такой момент было нельзя. Счёт шёл на секунды.

Молчун быстро вернул затвор на место. Несколько быстрее, чем привык. Быстро припал к прицелу винтовки. Несколько быстрее, чем привык. Быстрее, чем привык, навёл метку на цель. А потом выстрелил. Выстрелил небрежно. Не так, как он привык стрелять.

И всё равно попал.

А потом очень удивился, когда пуля разорвала ткань халата, и из дыры посыпалась каменная крошка.

Глава 6

— Ай! Сука! — крикнул Мартынов, втягивая набитый камнями кафтан, который только что прострелила снайперская пуля, за валун.

Я тем временем залёг слева, наблюдая за горами, протянувшимися через пропасть. Через бинокль, который я взял у Мартынова, увидел, как между скал мимолётно блеснуло.

Он выдал свою позицию. Как я и ожидал — поторопился.

Снайпер был крайне педантичен. Он вёл огонь почти через равные промежутки времени. Каждая смена позиции, каждый акт заряжания винтовки — всё для такого человека было определённым, выверенным ритуалом, который он очень не любил нарушать.

Единственным вариантом одолеть такого профи было использовать его привычки против него же. Надавить, заставить действовать быстрее, чем он привык. Так я и сделал.

Конечно, пришлось немного рискнуть — я не знал наверняка, станет ли он стрелять именно в своего. Но в конце концов моя догадка оказалась правдой: он хотел достать товарища, оказавшегося в нашем плену.

Снайпер всегда стрелял из такого положения, чтобы скрыть возможный блик от окуляров своего прицела. Теперь он поторопился.

— Алим?! — крикнул я, торопливо поднимаясь и глядя на нашего снайпера.

Канджиев был уже на позиции. Он лежал за камнем. Стрелял с левой руки. Представляю, какую боль ему пришлось сейчас испытывать, чтобы устроиться на стрелковой позиции правильно. Тем не менее Канджиев готовился стрелять. И внимательно следил за горами.

— Видел?! — крикнул я.

— Да!

В следующий момент грянул выстрел СВД. Один-единственный выстрел. Он раскатился по горам, хлёстким эхом отразился от них, поднялся к небу.

Я припал к биноклю. Увидел, как над позицией снайпера хлопнула пуля. Как подняла она едва заметный фонтанчик пыли из небольшого валуна, на котором лежала не слишком выдающаяся, но большая плита породы, окружённая рыхлой землёй — результат когда-то прошедшей там сели.

— Куда он стреляет?! — крикнул Мартынов, сидевший за камнем. — Снайпер же ниже!

Даже лазутчик в очках, который вёл себя почти безучастно, повернулся и припал к камню руками, задрал голову, наблюдая за всем происходящим.

— Тихо, — сказал я напряжённо. — Ждём.

Не прошло и трёх секунд, как камень, по которому стрелял Алим, раскололся. Осколки его принялись падать вниз, задевая другие камни. Плита, не меньше четырёх метров в ширину, соскользнула, но не упала. Зато валуны, что её поддерживали, потеряли устойчивость, и один за другим «высыпались» из склона и с грохотом принялись катиться вниз, сталкиваясь с другими, выбивая из тела горы третьи.

Редкий, но сильный камнепад обрушился вниз, туда, где была позиция вражеского снайпера.

На площадку за приподнятыми скалами, где он засел, стали падать большие камни. Они рушили всё на своём пути — ломали гребни, сбивали острые пики каменистых скал.

Было непонятно — усилится ли лавина или же всё окончится этой и без того страшной «бомбардировкой» камнями.

Мартынов уставился вверх, на это жуткое зрелище, показывающее нам во всей красе всю силу природы. Он даже стянул панаму с головы. Лазутчик в растерянности поджал губы, обнажая сжатые зубы.