Промышленный НЭП

— В рейхе существуют влиятельные силы, недовольные радикальной политикой Гитлера. Часть генералитета, консервативные политики, даже некоторые представители дипломатического корпуса. Они готовы действовать, но нуждаются во внешней поддержке.

— И вы взяли на себя смелость вести переговоры без санкции Политбюро? — Голос Сталина потеплел, но это тепло было обманчивым.

— Товарищ Сталин, ситуация требовала быстрых действий. Упущенный момент мог не вернуться.

Сталин поднялся с места. Кресло откатилось назад, едва не опрокинувшись.

Он прошелся к окну, заложив руки за спину. Сквозь щель между шторами на его лицо упал узкий луч солнца, высветив глубокие морщины у глаз.

— Быстрых действий! — сказал он, оборачиваясь ко мне. — Вы ведете переговоры с иностранными заговорщиками! Даете им обещания от имени Советского государства! И называете это «быстротой действий»!

Его лицо правая рука непроизвольно сжалась в кулак. Я видел, что он с трудом сдерживается.

— Рассказывайте подробности, — приказал он, вернувшись к столу. — Все до мелочей.

Следующие полчаса я излагал детали встреч с немецкими оппозиционерами. Упоминал имена, характеризовал каждого собеседника, пересказывал их предложения.

Сталин слушал молча, изредка делая пометки в блокноте. Его лицо постепенно приобрело привычное непроницаемое выражение.

— Генерал Бек предлагает объявить Гитлера недееспособным, — заключил я. — Фон Нойрат готов возглавить переходное правительство. Гордлер обещает поддержку со стороны баварских консерваторов.

Сталин отложил ручку и внимательно посмотрел на меня:

— И что вы им пообещали взамен?

— Признание нового правительства. Пакт о ненападении. Продолжение экономического сотрудничества.

— А проконсультировались ли вы с товарищем Молотовым по дипломатическим вопросам? С товарищем Ворошиловым по военным? С членами Политбюро?

Каждый вопрос звучал как удар хлыста. Я понимал, что моя самодеятельность серьезно разгневала вождя.

— Нет, товарищ Сталин. Я действовал на собственный страх и риск.

— На собственный страх и риск! — повторил он. — В советской системе такие вещи не практикуются, товарищ Краснов. У нас действуют только по решению партии и правительства.

Он встал и снова подошел к окну.

— С другой стороны, — медленно произнес он, не поворачиваясь, — в случае успеха результат может быть интересным.

Я почувствовал, как напряжение в воздухе слегка ослабло.

— Гитлер действительно опасен, — продолжил Сталин. — Его амбиции безграничны. Рано или поздно он пойдет на нас войной. И если есть возможность предотвратить это…

Он вернулся к столу и зажег трубку. Первые клубы дыма поднялись к потолку.

— Расскажите подробнее о плане операции.

Я объяснил схему, разработанную с Мышкиным. Постепенная изоляция Гитлера, создание коалиции недовольных, провокация кризиса и переворот в ключевой момент.

— Рискованно, — оценил Сталин. — Очень рискованно. Если провалится, нас обвинят во вмешательстве во внутренние дела Германии. Это может привести к войне еще быстрее.

— Но если удастся…

— Если удастся, мы получим другую Германию, — закончил он. — Возможно, более разумную.

Сталин молча курил трубку, размышляя. Я ждал, не решаясь прервать паузу. Тиканье часов казалось оглушительным.

— Хорошо, — наконец произнес он. — Я даю согласие на операцию. Но с условиями.

Он придвинул к себе чистый лист бумаги и начал записывать:

— Первое. Вся операция проводится силами НКВД под личным контролем товарища Ягоды. Второе. Я должен быть информирован о каждом шаге. Третье. В случае опасности провала операция немедленно сворачивается. Четвертое. Никто в правительстве, кроме Ягоды, не должен знать подробностей.

Он помедлил, потом взял карандаш и продолжил писать:

— Пятое. Новое германское правительство должно согласиться на размещение советских торговых представительств во всех крупных промышленных центрах рейха с правом экстерриториальности.

Сталин поднял глаза, убеждаясь, что я внимательно слушаю:

— Шестое. Германия обязуется передать советской стороне все техническую документацию по новейшим образцам вооружения, включая авиационные двигатели и танковую броню.

Карандаш скрипнул по бумаге:

— Седьмое. В состав нового правительства должны войти лица, согласованные с нами. Не менее трех министерских постов, включая либо экономику, либо иностранные дела.

Он перевернул лист:

— Восьмое. Все политические партии в Германии, кроме одобренных советской стороной, подлежат роспуску. Коммунистическая партия получает легальный статус и представительство в рейхстаге.

Последнее условие он записал особенно вдумчиво:

— И девятое. Созданные в рамках экономического сотрудничества совместные предприятия переходят под контроль Советского Союза при первых признаках отхода Германии от достигнутых договоренностей.

Сталин сложил лист и медленно протянул мне:

— Эти условия не подлежат обсуждению, товарищ Краснов. Либо новое германское руководство их принимает полностью, либо мы умываем руки и ждем естественного развития событий.

Он снова начал раскуривать трубку, пристально наблюдая за моей реакцией:

— Вы удивлены жесткостью требований? Не стоит. Мы получили уникальную возможность кардинально изменить расстановку сил в Европе. И мы должны этой возможностью воспользоваться максимально.

Я внимательно изучил список условий, понимая, что некоторые из них могут навсегда похоронить операцию.

— Товарищ Сталин, — осторожно начал я, — боюсь, что столь жесткие требования могут отпугнуть наших партнеров. Генерал Бек и фон Нойрат — германские патриоты. Они идут на переворот не для того, чтобы заменить одну зависимость на другую.

Сталин прищурился, выпуская дым из трубки:

— И что вы предлагаете?

— Более гибкий подход. Создать видимость равноправного партнерства, получив при этом реальные выгоды. — Я подал ему лист обратно. — Разрешите предложить альтернативные формулировки?

Сталин кивнул, заинтересовавшись:

— Говорите.

— Вместо требования о передаче технической документации — создание совместных научно-исследовательских центров по разработке гражданских технологий двойного назначения. Германская сторона обязуется делиться результатами исследований.